Ежевика в долине. Король под горой

До места доехали быстро, разбили лагерь, а когда запалили костер, в лесу уже стемнело. Сэр Мерсигер велел всем зажечь фонари, разделил класс на пары по принципу «старший с младшим» и велел расходиться. Это был не первый поход и даже не такой изнурительный, как в стужу. Едва подоспевшая к долине весна растопила снег, превратив в болота даже лесные тропы. Послушников приучали к тяжелым испытаниям зимними переходами через холмы и двухнедельным отшельничеством в лесной хижине. Для одних парней это была пытка, для других – блаженные дни тишины и безмятежности. После испытаний им всегда задавали писать эссе на тему их приключений и переживаний. Наставники говорили, что Тристан не самый бравый из послушников, но самый смиренный. А еще они говорили, что он мог бы стать поэтом – так необыкновенно цветист был его язык и так искренне мысли ложились на бумагу, будто плелись лозой. Тристан даже осознал, как у него это получается: он вовсе ничего не записывал в походе, только осмыслял события, находил названия своим чувствам и давал всему этому оценку. Наверно, только так и поступают поэты, а не ученые.

В напарники Тристану достался Тибо. Он был не то чтобы пугливым, скорее, очень мнительным. И его болтовня сбивала Тристана с мыслей. Он щебетал своим еще не сломавшимся голосом всю дорогу.

– Давай договоримся: ты молчишь, а я рассказываю Мерсигеру, что ты все делал верно, вел себя храбро и вообще спас меня, вытащив из норы? – предложил Тристан.

– Тут есть такие норы, в которые можно упасть? – Тибо округлил глаза, Тристан же свои закатил.

Тибо все же принес ему охапку хлопот. Спустя четыре часа ходьбы по вязкой скользкой земле он набрал и воды, и грязи, и даже веток в сапоги, чем и стер ноги в кровь в семи разных местах. А теперь канючил.

– Вот ты бедолага, – устало выдохнул Тристан. – И бедолага, и дуралей. Ты зачем гетры надел, когда надо было портянки?

– Они у меня всегда сползают! – стенал Тибо.

– Что мне с тобой делать?

Тристан сжалился и не стал отправлять напарника обратно к сэру Мерсигеру. Вместо этого он нарубил хвойных веток и соорудил ему небольшое гнездо, в которое велел улечься и спать.

– Смотри мне, Тибо, – пригрозил Тристан. – Не найдется той силы, что спасет твои уши от меня, если по возвращении я тебя здесь не найду. Или если ты еще натворишь глупостей.

Тибо виновато кивал. Не то понимал свою ошибку, не то понимал даже больше и умело юлил. В одиночку Тристан шел быстрее. Он свернул с тропы и направился к Гормовым холмам, прорубая себе дорогу через кустарник в густом лесу. Но прошел он недолго, из полевой сумки донесся голос Ситцевого рыцаря.

– Не туда идете, господин, если только вам надо за корнем струпки, – проворчал он.

Тристан остановился, огляделся. Убедившись, что никого поблизости нет, достал куклу.

– Знаете, куда идти?

– О да. Струпка не любит солнце и ему всегда мало питья.

– Значит, надо идти к озеру? – спросил Тристан.

– Именно, господин, именно к Ворклому озеру! Милее места не придумаешь для этих кореньев, – закивал Ситцевый рыцарь.

– Как же его тогда среди холмов находили?

– Должно быть, старая плантация фей, – предположил он. – Но если ее всю перекопали, то новых струпок в холмах не появилось, будьте спокойны.

Тристан вспомнил карту и повернулся в сторону Ворклого озера. Он никогда не был в глубокой чаще леса. И пока он шел, кроны деревьев, убранные прошлогодней померзшей листвой, становились все гуще, а дорога – все темнее. Тристан напряг слух. Было странно, что безлюдный лес с его непугаными жителями такой тихий. Тристан слышал только свои шаги. Шлеп, шлеп. Время от времени он переговаривался с Ситцевым рыцарем. Тому повезло: вощеная кожа планшета укрывала его от сырости внешнего мира. Тристану же досталось худшее. Было душно и влажно в лесу, от быстрого шага выступала испарина, и влага его тела встречалась с капелью и моросью, пропитавшей одежду. Но Тристан знал, что ничем это не исправит, и просто шел. Шлеп, шлеп, шлеп. И Ситцевый рыцарь запел. Он редко позволял себе подобное – обычно рядом с Тристаном могли оказаться незваные слушатели. Но во время походов и отшельничества Тристан узнал, что Ситцевый рыцарь имеет богатый репертуар: баллады, гимны, серенады и даже колыбельная.

– Кабы леди сжалилась и меня пригласила в дом, когда муж ее рогатый спит глубоким сном, – мурлыкал на кабацкий мотив Ситцевый рыцарь.

– Дурные песни поете, сэр, – осуждающе сказал Тристан.

– А это хорошо, господин, что вы в них дурость разглядели, – весело отозвались из планшета.

В воздухе запахло застоявшейся водой и холодом сильнее прежнего. Озеро было близко. Тристан начал спускаться вниз по некрутому склону. Гладь воды мягко отсвечивала, и Тристан не знал, откуда она берет свет, если не из своей глубины. А потом взглянул вверх. Сквозь ветви виднелась мозаика предрассветного неба.

– Светает, – прошептал он.

– Как и должно, – подтвердил Ситцевый рыцарь.

Тристан присел у дерева. Вдоль ветвистых корней пролегала трава – куцая, кучковатая, цвета горной хвои. Он достал топорик и взрыхлил землю.

– Вы были правы. Тут повсюду клубни.