Ежов. История «железного» сталинского наркома

— Какое это имеет значение! Это могло быть и показухой. Двурушники изощренные люди. У них один хозяин — Троцкий. Шпигельглас обманул партию и органы. Я распорядился создать специальную комиссию по расследованию его враждебной деятельности, и скоро мы выведем этого подлеца на чистую воду.

«Я распорядился… мы выведем… Берия говорит так, будто бы он уже нарком», — подумал Ежов.

Он вдруг заметил, что стоит перед развалившимся в кресле Берия, своим хоть и первым, но заместителем, и тут же сел за стол.

— Но черт с ними, с Орловым и Шпигельгласом, — продолжал Берия. Главное, что срывается операция по Троцкому. Агентура, которую мы хотели использовать для его уничтожения, известна Орлову, и от нее придется отказаться! Дело откладывается. Боюсь, что кое-кому придется за это серьезно ответить.

Берия встал, небрежно положил на стол Ежова папку, внимательно посмотрел на него и, ухмыльнувшись, сказал:

— Ты, я гляжу, уже успел принять с утра, Николай. Нехорошо. Подумай о здоровье. Да и дискредитируешь себя перед людьми, как-никак два наркомата возглавляешь. Ну все, мне пора. Будь здоров.

Ежов несколько минут задумчиво сидел, пуская седые клубы табачного дыма. Потом допил оставшуюся в графине водку. Вспомнил, что на двенадцать он назначил совещание в Наркомводе, и приказал секретарю вызвать машину. Но шоферу сказал, чтобы тот вез его домой, в кремлевскую квартиру. Кружилась голова, на лице выступили капли пота. Ему хотелось скрыться ото всех и от всего.

В кабинете дрожащими руками он долго неуклюже открывал бутылку водки. Стакана под рукой не оказалось, и он выпил из горлышка почти полбутылки. С трудом добрался до дивана и рухнул на него вниз лицом. Сквозь сон он слышал пронзительные и настойчивые звонки телефона, но подняться не было сил.

23 ноября 1938 года

Ежову было страшно в пустой квартире. Здесь все напоминало о Жене. Ее не стало два дня назад.

Еще в мае она почувствовала недомогание, не могла заснуть без снотворного, стала нервной и раздражительной. Она уволилась из журнала «СССР на стройке» и переселилась на дачу, где жила вместе с Наташей и няней. Но надежда на то, что свежий воздух и размеренная жизнь поправят ее здоровье, не оправдалась. Она постоянно переживала за судьбу своей семьи, часто впадала в истерики. Ее направили в больницу с диагнозом астенодепрессивное состояние, а 29 октября поместили в санаторий имени В.В. Воровского под Москвой. Перед отъездом она оставила ему на квартире записку, положив ее под вазу с цветами: «Колюшенька! Очень прошу тебя, настаиваю проверить всю мою жизнь. Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях».

А позавчера ему сообщили, что Евгения Соломоновна скончалась от передозировки люминала, который она регулярно принимала в качестве снотворного. Что это было — самоубийство или несчастный случай? Этот вопрос так и остался без ответа. Завтра на Донском кладбище состоятся ее похороны.

Чтобы хоть как-то справиться с чувством одиночества, Николай Иванович включил радиоприемник. Передавали любимые им русские народные песни. Но настроение от этого не улучшилось. В голове все время возникал вопрос: ради чего теперь жить и стоит ли жить вообще? Он уже не может справиться с ситуацией, удары сыпятся на него со всех сторон.

Начальник Ивановского управления НКВД старший майор В.П. Журавлев написал на него донос в ЦК, где обвинял в потворстве врагам народа, в частности недавно покончившему жизнь самоубийством Литвину, да и другим близким Ежову чекистским руководителям, которые арестованы в начале ноября без его санкции, по указанию Берия.

У него не было зла на Журавлева, к которому он раньше неплохо относился и который не без его помощи за неполные два года скакнул с должности начальника СПО в Томском горотделе НКВД до начальника областного управления. Видимо, этот тридцатишестилетний выскочка ради карьеры готов на все и ни перед чем не остановится. Но вряд ли он сам проявил инициативу. Его подтолкнул Лаврентий. А Журавлев, зная о шатком положении Ежова, был готов услужить своему новому руководителю.

Девятнадцатого заявление Журавлева рассмотрели на заседании Политбюро и признали политически правильным. Такого прецедента еще не было, чтобы какой-то жалобщик из Иванова взял верх над секретарем ЦК и кандидатом в члены Политбюро. Значит, это письмо ждали в Политбюро, чтобы отхлестать им Ежова по морде.

А за два дня до этого СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли совместное постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем фамилия Ежова ни разу не упомянута, но все равно оно направлено против него, поскольку там критике подвергается работа НКВД именно в тот период, когда он возглавлял его.