Эзотерическое подполье Британии

„Я помню только то, что большая часть микширования происходила ночью, — говорит Слизи. — Развивалось наше понимание технического оборудования, изменялось само оборудование, и мы получали более широкие творческие возможности. В TG были гитары и пленки, и по сути мы с Крисом Картером создавали электронику с нуля. Звучание Coil нередко зависит от технологий соответствующего времени. Наиболее странные треки на Love's Secret Domain созданы такими не только потому, что мы хотели, чтобы они так звучали, но и потому, что изменились технологии, позволив создавать звуки, которые прежде были недостижимы. Наш опыт во многом связан с клубами, но Love's Secret Domain рассказывает о местах, где ты оказываешься, когда в них попадаешь“.

Однако больше, чем наркотики, на альбом повлияла английская традиция помешательства, иначе говоря, английский андеграунд во всем своем сексуальном, культурном и художественном многообразии. На Love's Secret Domain Coil обратились к искусству и жизни таких визионеров и маргиналов, как Чарльз Симс, Дерек Джармен, Остин Осман Спэр, Джо Ортон и Уильям Блейк, включив их в свой психоделический географический справочник обратной стороны Англии.

„Место, где мы работали, находилось в Блумсбери, — объясняет Слизи, — в странном полуподвале, куда мы шли мимо Британского музея, так что на песни влияла и эта традиция — я имею в виду, например, фильм Ника Роуга Представление или The Кing Singers, — то есть эксцентричная английская культура, или та английская культура, что была искажена и извращена, а окружающая среда на это отреагировала“. Еще один краеугольный камень Love's Secret Domain — англичанин Чарльз Лафтон, актер, сыгравший в Восстании на Баунти, исполнивший роль Квазимодо в Горбуне из Нотр-Дама, а потом снявший свой единственный фильм Ночь Охотника (1955). Слова персонажа этого фильма, злодея-проповедника в исполнении Роберта Митчема, представлены в „Further Back & Faster“, психотическом электронном гимне временному смещению. „Он — еще один образец английского эксцентрика, успешного творца, способного пугать людей, — рассуждает Слизи. — Все повторяется, не так ли?“ „Перед тем, как умереть в Голливуде, он оказался в Уайтби, там, где Дракула в романе Брэма Стокера попадает в Британию, — говорит Бэланс. — Он поселился в пансионе с пятнадцатилетним мальчиком. Пытался жить своей жизнью. Блейк для меня тоже очень важен; думаю, его совершенно не понимают, он превратился в карикатуру на художника-визионера, живущего со своей женой и видящего ангелов в яблоне“. Возникает ирреальное ощущение, когда на „Променадных“ концертах ВВС, шовинистическом празднестве имперских вымыслов, изображается широкая популярность Блейка. Заглавным треком альбома Coil вернули Блейку его истинный бунтарский статус.

„Не думаю, что художники такого рода исключены намеренно, — считает Слизи. — Если бы английская культура преодолела некоторое смущение, из-за которого она не принимает андеграундных творцов, к которым мы относим и себя, возникло бы более полное восприятие этого направления, поскольку на самом деле Британия именно такова. Сегодняшняя английская культура в целом скучна, а СМИ брезгливы и не способны совершить вместе с нами последний шаг. Если бы Британия преодолела эти колебания, ее творческий голос оказался бы гораздо сильнее, и истины, что отстаивают эти художники, были бы приняты. Я рассматриваю нас в русле общей английской эзотерической традиции, хотя не думаю, что у англичан есть авторские права на такое направление. Существует множество людей, американцы вроде Берроуза, которых мы воспринимаем как часть того же движения, однако по моему мнению англичане преуспели в этом больше других. Английское общество — культура эксцентричности, культура деревенского дурачка или чокнутого профессора, и англичане, ставящие себя в такое положение на публике, не страдают от унижений и оскорблений, которые достаются эксцентричным, странным людям в США или где-нибудь еще“.