Ф. И. О. Три тетради

Аньес снова обратилась к Мино:

– А мое имя значит ягненок?

Мино взглянул на меня, но сразу же опять повернулся к ней.

– Может быть, но некоторые считают, что оно происходит от более древнего слова, от греческого «ань», которое означает «чистая».

Думал ли Уайлдер, когда писал это, о женщине по имени Анастасия Барашкова?

19 марта

1. Трехактная опера Вагнера «Парсифаль» была впервые представлена 26 июня 1882 года, на Втором фестивале в Байрейте. В основу ее был положен старинный текст Вольфрама фон Эшенбаха (1170–1220), а тот в свою очередь основывался на произведении Кристиана де Труа, написанном за век до того. По Вольфраму, когда мать Парсифаля, Герцелойда, узнает о смерти своего мужа Гахмурета, она прячется с сыном в лесу. Там она воспитывает мальчика в полном неведении о своем происхождении. О своем имени он ничего не знает до тех пор, пока ему об этом не расскажет его кузина Зигуна, незадолго до того, как он должен предстать перед королем Артуром. Из страха, что он станет рыцарем и погибнет, как погиб его отец, мать его ничего ему не объяснила, ничему не научила. Чтобы избавить его от смерти, она лишила его имени. Так он и рос безымянный. При дворе Артура его приняли благосклонно благодаря его невероятной красоте, силе и гибкости лесного зверя. Когда сын объявил матери, что уезжает с рыцарями, она, все еще надеясь, что его страсть к рыцарству продлится недолго, нарядила его как шута и дала ему глупые, абсурдные советы о том, как себя вести. Она думала, что он прослывет идиотом и вскоре вернется. Он и поступал, как та велела, прибавляя всякий раз: так меня матушка научила. В результате произошло нечто ужасное. Из-за того, что Парсифаль не знал своего имени, он нечаянно убил близкого родственника. У Вагнера волшебница Кундри открывает Парсифалю тайну его имени: «парси» значит чистый, а «фал» дурак; короче, чистый дурак.

2. Что же до девочки Оли Ярхо, то не только с фамилией, а еще задолго до того и с именем ее были у ее родителей серьезные проблемы. По абсурдной случайности, после всех переездов, пересечений границ и бесконечной смены документов, у меня сохранилась переписка ее родителей в момент ее рождения. Вход мужчинам-отцам в советский роддом был строго-настрого запрещен. И вот они друг другу пишут: она – ему, он – ей, в палату № 34 Института акушерства и гинекологии, располагавшегося в доме № 2 по Большой Пироговской улице (они жили в коммунальной квартире № 70 дома № 37–43 по той же Пироговской улице, кстати, по соседству с домом, в котором в 1920-х годах жил Булгаков).

– Ну как да что, как здоровье, как «девочка»?

– Вроде курносая…

– Как же так? Моя ли это дочь?! Моя курносой быть не может!

Друзья, родные тоже пишут записки-записочки, как да что, как там «девочка»? В чем дело? Почему у этого ребенка до сих пор нет имени? По позднейшим рассказам, еще до рождения между ними было решено: если мальчик – называет мама, и будет тогда непременно Михаил, в честь дедушки Миши Медведкова – маминого обожаемого папы. А если девочка – то называет папа, и тогда полная неясность. Дни идут. Вот пишет подруга: «Как ты себя чувствуешь? Разрешили ли тебе уже ходить? Как девочка? Тебе огромный привет и поздравления от Ю. Он уже достал книжку про Пикассо и, наверное, уже выслал. Надеется (и я тоже), что она тебе понравится».

3. Книжка про Пикассо – в советский роддом от французского друга подруги – вот так предмет первой необходимости! Книга эта вернулась в Париж, вот она: стоит на полке. Ее автор Пьер де Шампри, а называется она «Пикассо в тени и на солнце». Издательство: «Галлимар», год издания: 1960. Я знаю ее наизусть, ибо с ней в обнимку прошло детство. А книжка хитрая. В ней рассказывается о мотивах, которые Пикассо использовал в своем творчестве; показывается вся та история искусства, которую он проработал и пропустил через себя. Рассматривая эту книгу, можно привольно бродить по территории искусства; можно гулять в садах творчества и даже заразиться чувством связи между теми, кто на эту территорию вступает, кто по ней прогуливается. И я заразилась – этим чувством родства, этой уверенностью в том, что все всегда растет в искусстве одно из другого. Там в этой книжке был портрет жены Пикассо – Ольги. То, что она Ольга, не удивляло, что русская балерина в Париже, тогда, в детстве, не заинтересовало. Да и как было такое себе представить?