Ф. М.

Никогда, во всю свою карьеру, не оказывался он в столь унизительно беспомощном положении. Неведомый злоумышленник будто глумился над всеми стараниями бедного пристава. Еще нынче утром надворный советник воображал себя охотником, загоняющим хищного зверя, теперь же сделалось совершенно ясно, что загнанный зверь – сам Порфирий Петрович, а Рок травит его своими зубастыми псами и кричит «ату, ату!».

Чувствуя себя бездарным и никчемным, следственный пристав кое-как добрел до своего кабинета, а там его ожидало новое унижение. Приехал сам его превосходительство обер-полицеймейстер и обрушил на понурую голову надворного советника целый водопад грозных речений. Тоже ведь и генерала можно понять: шутка ли – три ужасных убийства в три дня. Скандал на весь город, на всю империю, да еще в иностранных газетах напишут. Что в газетах – уже после второго случая сам министр недоумение выражал, а теперь не обойдется без доклада государю.

Пошумело начальство, потребовало решительного результата в наикратчайший срок и отбыло. Пристав же приступил к работе, потому что это самое лучшее средство от отчаяния.

Дело у него сейчас было одно: допросить девушек из альбома Дарьи Францевны. Как знать, может, сводню вовсе и не клиент убил, а какой-нибудь родственник или ухажер сих падших созданий – из мести за погубленную невинность или из каких иных видов.

Во все четыре стороны кинулись рассыльные (после приезда обер-полицеймейстера все чины съезжего дома перемещались не иначе как бегом), и первая из желтобилетных девиц уже через полчаса сидела в кабинете у пристава, который повел с ней неторопливый, обстоятельный разговор. За этой беседой последовала вторая, третья и так до глубокой ночи.

Занятие было утомительное, в некотором роде даже изматывающее, но Порфирий Петрович превосходно с ним справлялся. Ему хватало единственного взгляда на собеседницу, чтобы враз определить, как надобно с нею держаться. С одной он был отечески мягок, с другой казенно строг, с третьей несколько игрив и даже кокетлив. Случалось, что и прикрикнет, и кулачком по столу стукнет, но пройдет каких-нибудь десять минут – глядишь, следующей барышне уже собственным платком слезу утирает, да и у самого глаза на мокром месте.

Всех девиц до единой наш герой сумел разговорить, к каждой подобрал ключик, однако сыскать никакой зацепочки не получилось. Далеко за полночь, совсем обессилев, Порфирий Петрович прилег на клеенчатый диван, прикрылся сюртуком и часа два подремал, но уже в пятом часу утра к нему вводили очередную перепуганную барышню.

Все утро прошло в бесполезных допросах. К полудню надворный советник почувствовал, что сил лицедействовать больше нет и надобно поскорей устроить перерыв, не то свалишься в нервном истощении.

Только он отхлебнул кофею, только затянулся первой за день папироской, тут является Александр Григорьевич, свежий после ночного сна и очень собою довольный.

– Всё расшифровал, – сообщил он, кладя перед приставом листки. – Позвольте одолжиться папиросою?

Кофей остался невыпитым – Порфирий Петрович жадно схватил бумаги. Почитал-почитал, да и крякнул с досады.

– Что вы мне такое принесли-с? – воскликнул он. – Barbe-bleu, Pussja, Lakomka, Kotletnik, Hund! Это же клички какие-то!

– Я тоже это приметил. – Заметов налил себе из кофейника. – Видно, она клиентов по прозвищам себе записывала. «Синяя борода», «Пуся», «Лакомка» и прочее. Там дальше и «Крокодил» есть, и «Кучер», и еще всякие. А про привычки ихние без шифра помечено. Вы дальше, дальше почитайте. Каких только пакостей не напридумывают развратники!

– Что мне до их пакостей! – чуть не плача молвил пристав. – Имен-то нет! Как этих Котлетников и Крокодилов разыскивать прикажете?

– Ну, одно имя все-таки есть. Кутузов, которого вы вчера сами расшифровать изволили.

Заметов выпустил колечко дыма и полюбовался, как оно уплывает к потолку.

– Это наверняка тоже кличка. Какой-нибудь одноглазый. Нет, тут тупик-с!

Помолчали.

– А что девицы? – поинтересовался Заметов. – Никакой ниточки не обнаружили?