Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Мы, слава богу, все здоровы, хотя Федор Михайлович жалуется несколько на грудь. Но работы ужас как много, просто не остается ни минуты свободной. Мы печатаем отдельным изданием "Братьев Карамазовых", и они выйдут в свет в первых числах декабря. Я сама просмотрела все семьдесят пять листов корректуры и нашла, что это просто адская работа. Приходилось сидеть по пять-шесть часов сряду, чтоб не задержать работы. А тут хозяйство, дети, моя книжная торговля, все разрастающаяся, требования наших книг, счет с книжниками; одним словом, каждый час, каждая минута занята, и как ни работаешь, а видишь, в конце концов, что не сделала и половины из того, что предполагала. Как я ни собиралась к вашим, чтоб повидать еще раз Варвару Андреевну[1393] пред ее отъездом, но попасть не могла: утром корректуры, вечером боюсь одна ехать, а ехать с Федором Михайловичем так далеко нельзя и думать: при его слабой груди ему положительно запрещено ездить на большие расстояния. Вот и откладываешь день за день, и все никуда не поспеешь. Но, слава богу, роман скоро выйдет, хотя тут пойдет опять каторжная работа по отправке, продаже и пристраиванию его. А там подписка на "Дневник", которая уже и теперь началась, а там издание "Дневника" и т. д., бесконечная и невозможная работа, а что грустно — что и в результате ничего не видно. Как ни бейся, как ни трудись, сколько ни получай, а все при здешней дороговизне уходит на жизнь, и ничего-то себе не отложишь и не сбережешь на старость. Право, иной раз руки опускаются и приходишь в отчаяние: такая каторжная работа, а только и утешения, что живешь в тысячной квартире, тогда как лично мне нужна маленькая комнатка. Право, я хочу уговорить Федора Михайловича переехать куда-нибудь в деревню: меньше заработаем, зато меньше и проживать будем да и работать меньше придется, жизнь пригляднее станет, в отчаяние не будешь приходить, как теперь. Видите, многоуважаемый Андрей Михайлович, я написала вам вовсе не именинное письмо, и простите меня за это. Но что же будешь делать, когда от вечной работы, беготни, неспанья расстроятся нервы так, что и жизнь немила…

Автограф // ИРЛИ. — Ф. 56. — Ед. хр. 56.

219. Е. Ф. Юнге — Н. И. Костомарову[1394]

<Киев> 27 ноября 1880 г.

…Мне так о многом бы хотелось спросить вас, например, хоть о первой статье Аксакова[1395] и вообще о завязывающемся вновь споре славянофилов и западников, ибо, нечего греха таить, Достоевский своей речью не примирил, а выдвинул вперед вопрос. Не думайте, что я виню Достоевского, напротив — я в полном восторге от его речи, она такая вдохновенная. Вообще, я люблю Достоевского за то, что он в нас идеал будит. Что бы мы были без идеалистов, боже мой! Звери, несмотря на железные дороги. Да и железные-то дороги разве не идеалисты же выдумали? Разве не в этих безумных идеалистах, презирающих блага земные, несущих голову свою на плаху, восклицающих: "Epur si muove!"[1396], не понимающих нашего "практического и разумного" века, разве не в них выразилось все истинно человеческое, а наши "практические" и "разумные" червонные валеты и юные старцы — не есть ли это болезнь, ужасная эпидемия? Но эпидемия эта в последнее время принимает страшный вид хронической болезни, ж тут-то и полезны такие люди, как Достоевский, которые встряхивают нас, говоря: "Проснитесь!" Но я хотела, собственно, поговорить об Аксакове, мне что-то не совсем нравятся его "две державы"[1397]. Мне кажется, что наши славянофилы — отчасти татарофилы, потому что боготворят именно тот строй русской жизни, который создался под влиянием монгольского ига[1398]…

Автограф // ЦНБ АН УССР. — XXII.331.

220. Е. А. Штакеншнейдер — Н. Н. Страхову

<С.-Петербург> 27 ноября 1880 г.

…Вчера у нас Федор Михайлович читал главу из эпилога[1399], княгиня Дондукова[1400] пела, одна барыня, Назимова, играла, но не было ни вас, ни Михаила Павловича[1401]…

Автограф // ЦНБ АН УССР. — III.18787.

221. Неустановленное лицо — К. Д. Кавелину

<Москва. 20-е числа ноября 1880 г.>

Спросите, пожалуйста, у Ф. М. Достоевского, почему нигде в мире, ни в Европе, которая "должна завтра рухнуть", ни в Азии, куда еще не проникла никакая цивилизация, женщины не играют в карты и не курят папирос, кроме как в России? <…>

Почему нигде воровство, казнокрадство, взяточничество, лжесвидетельствование не достигли таких чудовищных размеров и не проникают так во все слои общества?

Спросите у него, чем он, "гордый человек", так возгордился?