Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Споры в связи с картиной Померанцева касались злободневного вопроса о задачах искусства. Рецензент "Санкт-Петербургских ведомостей" писал, что только фельетонистам "Современного слова", склонным к обличительству и сочувствующим таким изданиям, как "Искра" и "Гудок", могла понравиться иллюстрация к "Запискам из Мертвого дома"[1643]. В обозрении журнала "Время" "По поводу годичной выставки" в Академии художеств картина Померанцева обойдена молчанием[1644]. В кругах передовой молодежи Академии художеств, тесно связанной со студенческим движением 1860-х годов, искавшей новые пути в искусстве, работа Померанцева не могла не получить признания. Померанцев был близок к И. Н. Крамскому и к его товарищам, четырнадцати протестантам из Академии художеств. Он, очевидно, бывал на литературных вечерах, где молодежь восторженно встречала автора "Записок из Мертвого дома". Среди изображенных Померанцевым обитателей Мертвого дома в центре картины — Достоевский. Лицо писателя очень близко к фотографиям Достоевского начала 1860-х годов. Художник, несомненно, видел и слышал в его исполнении отрывки из "Записок из Мертвого дома". В 1863 г. картина Померанцева была на постоянной выставке Московского общества любителей художеств. Крамской просил своего друга М. Б. Тулинова сделать с картины фотографию "для помещения с нее гравюры в одном издании"[1645].

В 1865 г. Крамской исполнил графический портрет Померанцева[1646].

Художники, знавшие Померанцева в Нижнем Новгороде, где он поселился по окончании Академии художеств, вспоминают:

"Из его немногих рассказов можно было понять, что он был вхож в петербургскую художественную артель, некоторые члены которой, как известно, вошли впоследствии в товарищество передвижных художественных выставок"[1647].

Картина "Праздник Рождества в Мертвом доме" хранилась долгие годы в Ленинградском музее Революции. В 1955 г. она была обнаружена Т. Г. Динесман и передана в Московский музей Ф. М. Достоевского.

III. Достоевский в документах III отделения

Долгие годы после каторги и ссылки петрашевцы находились под тайным наблюдением правительства[1648]. Достоевского не спасло и офицерское звание, полученное им в Семипалатинске. В это время надзор над ним производился двумя ведомствами: военным и гражданским. Гражданский надзор особенно усилился, когда Достоевскому было разрешено "иметь жительство в Петербурге". В 1860-е годы III Отделением "о литераторе Достоевском" заводились дела и тогда, когда он покидал Россию. Унизительность своего поднадзорного положения писатель более всего ощущал каждый раз при обращении в полицию с просьбой о разрешении выезда из столицы. Впервые он обратился с подобной просьбой в мае 1862 г. Переписка Достоевского по этому делу, по справкам Министерства внутренних дел, была "утрачена во время пожара, бывшего в здании Министерства"[1649].

Но о первой поездке Достоевского за границу в архиве III Отделения сохранились документы, свидетельствующие о том, что и вдали от России он не оставался свободным от надзора. По донесениям агентов, следивших за домом Герцена в Лондоне, Достоевский "свел там дружбу с изгнанником Герценом и Бакуниным"[1650]. На основании этих донесений имя его было внесено в список "лиц, заподозренных в сношениях с изгнанником Герценом", причем Достоевский был отнесен шефом жандармов В. А. Долгоруковым к категории тех лиц, которые посещали Герцена не из простого любопытства, а участвовали "более или менее в преступных его намерениях"[1651]. Как известно, Герцен, получивший через польских корреспондентов этот "лист имен <…> которых по возвращении будут задерживать"[1652], опубликовал его в "Колоколе"[1653]. Но об аресте Достоевского (как обычно отмечали биографы) в делах III Отделения документов не оказалось! Было "предложено при возвращении его из-за границы осмотреть его бумаги и книги", "в случае открытия <…> запрещенных книг, газет или подозрительных писем немедленно отобрать оные и препроводить в III Отделение"[1654].