Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

В этом сродстве духа с родною почвою и самое полное доказательство правды, пред которым всякая мысль о подделке, об идеализации исчезает, стушевывается. //

Небось, небось, — не пропустил же Пушкин этой черты.

Чуть соприкоснулся с почвой стал на великую дорогу. Великая дорога — это соприкосновение с великими идеалами общечеловеческими, это и есть назначение русское.

Славянофильство — и западничество.

Нет строгих разделений, организм.

NB. Это несет подражание, не усвоение. Это перерождение.

— NB. Дух народа — усвоение всего общечеловеческого. Позволительно думать, что природа или таинственная судьба, устроив так дух русский, устроила это с целью. С какой же?

А вот именно братского единения в апофеозе последнего слова любви, братства и равенства и высшей духовной свободы — лобызания друг друга в братском умилении.

И это нищая-то Россия.

Царь Небесный в рабском виде[225].

И Христос родился в яслях.

Это не мечта.

NВ. После Пушкина это не мечта — Пушкин — факт.

Если б умер кто, на Куликовом поле, право, было бы приятно.

И Пушкин именно таких разумел:

Мстислав, князь Курбский, иль Ермак[226].

Этот и потомков не оставил и не аристократ, стало быть, Пушкин именно — разумел доблесть, доблестных предков — не давить хотел он аристократическим происхождением.

Да и кого давил Пушкин, боже мой!

Но его раздражали, его дразнили аристократом писаки русские и между прочим Булгарин[227].

Почему не ответить хоть и Булгарину, хотя бы и в шуточных стихах?

[Дразнили его] Превозносились перед ним вельможеством и действительно происшедшие от Митюшки-целовальника.

Стихотворение могло и идти всем в ответ.

Во всяком случае гордиться [предка] происхождением от Мстислава, по крайней мере так же простительно, как и от Митюшки-целовальника, ибо есть гордившиеся демократизмом и происхождением от Митюшки-целовальника[228] — //

<2>

2) Слышится вера в русский характер, вера в его необъятную духовную силу, а коль вера, [стало быть, и надежда, великая надежда [в] на русского человека

В надежде славы и добра

Гляжу вперед я без боязни[229],

Сказал он сам потом —

Вся деятельность Пушкина в этом 2-м периоде есть… Но что поражает, это умилительное. Я не говорю о величавом образе инока.

— Посмотрим Медведя[230]

Сказка о Медведе: все это сокровища для будущих[231] художников, для будущих [творцов] работников, делателей[232] на этой ниве. Положительно можно сказать: не было бы Пушкина, не было бы и последующих талантов, которые не проявились бы и не выразились, несмотря на всю свою силу. Но и не в творчестве, не в поэзии лишь одной дело: не было бы Пушкина, не определилась бы, может быть, в такой самостоятельной силе, в какой это явилось потом, — наша вера в нашу русскую самобытность, наша сознательная уже теперь надежда в наши народные силы и в твердый грядущий путь нашей деятельности (наше отношение к европейскому гению, наше умение различать среди европейских гениев — духов добрых и злых).

Вот перед этим-то грядущим Пушкин и стоит перед нами как указание и пророчество. Но чтоб разъяснить эти силы, надо 3-й самостоятельный период.

Ибо назначение русского человека — есть всеевропейское и всемирное, оставаясь русским. Но что значит в этом смысле остаться самостоятельно русскими. Оно именно и значит внести примирение в европейские противоречия[233], дать исход европейской тоске, вместить с братской любовью в свою душу всех наших братьев великого арийского племени и, может быть, впоследствии, в конце концов изречь окончательное Слова всепримирения, всесоединения в великой и общей гармонии братства евангельского[234], единения людей. Вот какую надежду оставил нам Пушкин. И действительно: взгляните на третий период его деятельности: Коран, Древний Рим, Испания, Англия[235].

— И как подумать что деятельность эта только что начиналась[236]!

Мои слова могут показаться кому-нибудь теперь восторженно преувеличенными и фантастическими. Пусть, но я не раскаиваюсь, что я их высказал. Этому должно было быть высказанным. Я же сам твердо верю в правду мною высказанного.

Байрон. 1-й период. Говорят о каких-то подражаниях.

NB. "Цыганы"

Разве бывают с такой страстною духовною силою подражатели? В "Цыганах", например, поэме, бесспорно относящейся к первому периоду деятельности Пушкина.

Одно написано раньше, другое позже.

Навеки (?) оторвавшись от почвы, он не знает и не понимает никакой жизни.

Он не у себя, он не дома, он не знает, что ему делать [на своей ниве], и чувствует себя у себя же самого чужим, там, в тех счастливых, по его мнению, странах, где жизнь, кажется ему, кипит горячим стремительным ключом, полна, самостоятельна. Правда[237], он болен уже и вечным идеалом. Это тот же Алеко, искавший идеала, — правда, и он любит родную землю, но родной правде он не доверяет, верит в невозможность работы на родной ниве, а на верующих в эту возможность глядит с грустной насмешкой. Не такова Татьяна: У той инстинкт.

У ней и крест и тень ветвей[238].

Светская повесть "Пиковая дама"[239].

Ведь он забыл ее совершенно и видя ее в светлом величии…