Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

оставалась Мария Сергеевна. Когда Софья Александровна вернулась из церкви, подруга ей, смеясь, рассказала, что Достоевский ей сделал предложение. Ей, двадцатилетней девушке, было смешно слышать его от такого пожилого человека, каким был в ее глазах Достоевский. Она отказала ему и ответила шутливо

стихами Пушкина:

Окаменелое годами,

Пылает сердце старика.

("Полтава")

У Достоевского были необъяснимые симпатии и антипатии к людям, с

которыми он встречался. Так, неизвестно почему, он невзлюбил очень хорошего

человека, Василия Христофоровича Смирнова, мужа его племянницы, Марии

Петровны Карепиной. Он вообразил себе, что тот должен быть пьяницей, и всюду

делал надписи подобного рода: "Здесь был В. X. Смирнов и хлестал водку". Это

повело к ссоре с Смирновыми. Этого Смирнова Достоевский хотел изобразить в

Лужине в "Преступлении и наказании". Он часто ошибался в людях. С особенной

страстной любовью говорил он о своем брате Михаиле. <...>

Н. ФОН-ФОХТ

Воспоминания Фон-Фохта, бывшего воспитанника Константиновского

межевого института, о лете, проведенном в Люблине с Достоевским, написаны, как представляется, с большой искренностью и правдивостью.

Анна Григорьевна Достоевская отмечает Фон-Фохта как одного из

немногих "воспоминателей", которые не изобразили Достоевского "мрачным, тяжелым в обществе <...>, непременно со всеми спорящим" и т. п., согласно

установившемуся шаблону, но "нашли возможным вынести и высказать о Федоре

Михайловиче совсем иное впечатление, которое и соответствовало

действительности" (Воспоминания Достоевской, 292-293).

248

К БИОГРАФИИ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО {*}

{* Все, что здесь изложено, было записано мною давно, около тридцати

лет тому назад, под живым впечатлением знакомства моего с Достоевским.

(Прим. Н. Фон-Фохта.)}

Познакомился я с Ф. М. Достоевским в начале 1866 года в Москве, когда

мне было всего пятнадцать с половиной лет. Случилось это таким образом. В

Константиновском межевом институте, где я в то время воспитывался, состоял

врачом, притом единственным, статский советник Александр Павлович Иванов, прекраснейший и добродетельнейший человек, каких я редко встречал в своей

жизни. Он был женат на родной сестре Ф. М. Достоевского, Вере Михайловне, от

которой имел многочисленное потомство, чуть ли не девять человек детей {1}. Я

был принят в семействе Ивановых, как родной, и очень часто ходил к ним в

отпуск, а летом проводил у них все свободное от лагерей каникулярное время. Об

Александре Павловиче Иванове я бы мог многое написать, но это не составляет

цели настоящих воспоминаний. Скажу только одно, что в институте решительно

все, и служащие и воспитанники, чрезвычайно уважали и любили А. П. Иванова, и когда он скончался, в январе 1868 года, то воспитанники несли гроб его на

руках до самой могилы, отстоявшей от института на несколько верст. Вся Москва

знала А. П. Иванова, и все глубоко сожалели о преждевременной его кончине.

Однажды вечером, в начале 1866 года, я был отпущен в отпуск к

Ивановым, которые жили в казенной квартире на институтском дворе. У них я

застал довольно много гостей, здороваясь с которыми я был представлен

пожилому господину, немного выше среднего роста, с белокурыми, прямыми

волосами и бородой, с весьма выразительным и бледно-матовым, почти

болезненным лицом. Это был Ф. М. Достоевский. Он сидел в кругу молодежи и

беседовал с нею. Я с удивлением и крайним любопытством смотрел на этого

человека, о котором так много слышал в семействе Ивановых и с произведениями

которого был отчасти уже знаком. Мне невольно вспомнились его герои из

"Мертвого дома", закованные в кандалы и одетые в серые арестантские куртки.

Неужели, подумал я, руки и ноги этого благообразного человека также

побрякивали кандалами, неужели и он носил арестантскую куртку? Да, все это в

действительности было, все это перенес этот человек в дебрях отдаленной

Сибири, в каторге, которую он так гениально изобразил в "Записках из Мертвого

дома"...

В тот же вечер я узнал, что Ф. М. Достоевский решил провести

предстоявшее лето в окрестностях Москвы, именно в сельце Люблино, которое

было расположено в пяти-шести верстах от города по Московско-Курской

железной дороге. Здесь обыкновенно проводило лето и семейство Ивановых, нанимая очень красивую, построенную в швейцарском вкусе дачу. Люблино

принадлежало московским 1-й гильдии купцам Голофтееву и Рахманину и

состояло из небольшого числа каменных домов, которые отдавались под дачи. В

то отдаленное время Люблино представляло очень уютный и тихий уголок. Дачи

249

были окружены прелестным старым парком, примыкавшим с северной стороны к

большому проточному озеру, а с южной - парк переходил незаметно в мешаный

большой лес, тянувшийся по направлению к Перервинской слободе. Вообще

Люблино было окружено лесами и потому представляло весьма здоровый пункт

для летнего пребывания. В озере же дачники пользовались превосходным

купаньем и рыбной ловлей. Около купален было собрано множество лодок

разнообразных типов, коими дачники пользовались безвозмездно. Вообще в

Люблине можно было проводить лето весьма приятно, причем главное его