Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

посоветовал маменьке "заказать" пруд. Это значило обойти пруд крестным ходом

с духовенством, хоругвями и образами, что и было исполнено. В последующие

годы в пруде этом была устроена купальня, и мы летом ежедневно по три, по

четыре раза купывались. Одним словом, летние пребывания наши в деревне были

очень гигиеничны для нас, детей; мы, как дети природы, жили все время на

воздухе и в воде. На этом же пруду в последующие годы мы часто лавливали

удочкою рыбу, но все попадались небольшие карасики и гольцы; откуда взялись

последние - решительно недоумеваю! Но года через два от большого паводка

немного прорвало и повредило плотину нашего пруда, и мы увидели, что в воде, переброшенной через плотину, было много золотистых карасей громадного

размера. Это подало повод маменьке распорядиться закидыванием невода

(который был уже давно изготовлен). И можно себе представить нашу радость, когда в неводе вытащили громадную массу карасей, и все золотистых. Маменька

велела отобрать несколько рыб для себя. Сотню или более велела распределить

между крестьянами, а остальную велела пустить опять в пруд. С этого времени

мы начали усердно заниматься ловлею на удочки. Рыбы попадались иногда очень

большие, и это занятие было тоже одно из любимых нами. Но при этом ловля на

удочку производилась всегда с раннего утра, так часу в пятом и не позже пяти; у

всякого из нас было для этого занятия по своему адъютанту, то есть

крестьянскому мальчику, который должен был нарыть в земле червячков и

насаживать их на удочный крючок... одним словом, барство было препротивное!

В липовой роще с перебегами через поле в Брыково происходили все

наши детские игры. Из них опишу некоторые. Брат Федя, тогда уже много

читавший, вероятно, ознакомился с описанием жизни дикарей. "Игра в диких" и

была любимою нашею игрою. Она состояла в том, что, выбравши в липовой роще

место более густое, мы строили там шалаш, укрывали хворостом и листьями и

47

делали вход в него незаметным. Шалаш этот делался главным местопребыванием

диких племен; раздевались донага и расписывали себе тело красками на манер

татуировки; делали- себе поясные и головные украшения из листьев и

выкрашенных гусиных перьев и, вооружившись самодельными луками и

стрелами, производили воображаемые набеги на Брыково, где, конечно, были

находимы нарочно помещенные там крестьянские мальчики и девочки. Их

забирали в плен и держали до приличного выкупа в шалаше. Конечно, брат

Федор, как выдумавший эту игру, был всегда главным предводителем племени.

Брат Миша редко участвовал непосредственно в этой игре, она была не в его

характере; но он, как начинавший в то время рисовать и имевший в то время

краски, был нашим костюмером и размалевывал нас. Особый интерес в этой игре

был тот, чтобы за нами, "дикими", не было присмотра старших и чтобы, таким

образом, совершенно уединиться от всего обычного - не дикого. Раз помню, что в

отличную сухую погоду маменька, желая продлить нашу игру и наше

удовольствие, решилась не звать нас к обеду и велела отнести дикарям обед на

воздух в особой посуде и поставить его где-нибудь под кустами. Это доставило

нам большое удовольствие, и мы поели без помощи вилок и ножей, а просто

руками, как приличествовало диким. Но по пословице: "Ежели мед - так и

ложкой", когда мы преднамеривались было провести и ночь в диком состоянии, то этого нам не дозволили и, обмывши нас, уложили спать, по обыкновению.

Другая игра, тоже выдуманная братом Федею, была игра в "Робинзона". В

эту игру мы играли с братом вдвоем; и, конечно, брат Федя был Робинзоном, а

мне приходилось изображать Пятницу. Мы усиливались воспроизвести в нашей

липовой роще все те лишения, которые испытывал Робинзон на необитаемом

острове.

Практиковалась также и простая игра в лошадки; но мы умудрялись

делать ее более интересною. У каждого из нас была своя тройка лошадей, состоящая из крестьянских мальчиков и при нужде из девочек, которые, как

кобылки, были допускаемы к упряжи впристяжку. Эти тройки были всегдашнею

нашею заботою, состоящею в том, чтобы получше и посытнее накормить их. А

потому всякий день, обедая, мы оставляли большую часть порций различных

блюд каждый для своей тройки и после обеда отправлялись в свои конюшни под

каким-нибудь кустом и выкармливали приносимое. Езда на этих тройках

происходила уже не в липовой роще, но по дороге из нашей деревни в Деревню

Черемошню, и часто бывали устраиваемы пари с каким-нибудь призом для

обогнавшей тройки. При этом мы, наглядевшись в городе Зарайске, куда часто

ездили на ярмарки и большие базары, как барышники продавали своих лошадей, устраивали и у себя продажу и мену их, со всеми приемами барышников, то есть

смотрели воображаемым лошадям в зубы, поднимали ноги и рассматривали

воображаемые копыта, и т. д. и т. д. <...>

Вспоминаю еще игру, а скорее непростительную шалость. За липовой

рощей было кладбище, и вблизи него стояла ветхая деревянная часовня, в которой

на полках помещались иконы. Дверь в эту часовню никогда не запиралась. Гуляя

однажды в сопровождении горничной девушки Веры (о которой я уже упоминал