Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

выше), которая была очень веселая и разбитная личность, мы зашли в эту часовню

48

и, долго не думая, подняли образа и с пением различных церковных стихов и

песней, под предводительством Веры, начали обход по полю. Эта

непростительная проделка удалась нам раза два-три, но кто-то сообщил об этом

маменьке, и нам досталось за это порядком.

Маменька каждую неделю два раза посылала в Зарайск как за письмами

(из Москвы от папеньки), так и за покупками. Часто Вера вызывалась на

исполнение этой порученности. Все лошади постоянно бывали заняты на полевых

работах, а потому посыльные в Зарайск делали это путешествие пешком, конечно, не было исключения и для горничной Веры. Часто с Верой хаживал в Зарайск

пешком и я. С ходьбою в городе этот променад составлял 23-24 версты. <...> В деревне, как и сказано выше, мы постоянно были на воздухе и, кроме

игр, проводили целые дни на полях, присутствуя и приглядываясь к трудным

полевым работам. Все крестьяне, в особенности женщины, очень всех нас любили

и, не стесняясь нисколько, вступали с нами в разговоры. Мы, со своей стороны, старались тоже угодить им всевозможными средствами. Так однажды брат Федя, увидев, что одна крестьянка пролила запасную воду, вследствие чего ей нечем

было напоить ребенка, немедленно побежал версты за две домой и принес воды, чем заслужил большую благодарность бедной матери. Да, крестьяне нас любили!

Сцена, с таким талантом описанная впоследствии братом Федором Михайловичем

в "Дневнике писателя" {9} с крестьянином Мареем, достаточно рисует эту

любовь! Кстати о Марее (вероятно, Марке); это лицо не вымышленное, а

действительно существовавшее. Это был красивый мужик, выше средних лет, брюнет с солидною черною бородою, в которую пробивалась уже седина. Он

считался в деревне большим знатоком рогатого скота, и когда приходилось

покупать на ярмарках коров, то никогда не обходилось без Марея. <...> Я выше уже упоминал, что вслед за покупкой первой деревни, Даровой,

была куплена и деревня Черемошня. В эту деревню мы очень часто хаживали по

вечерам с маменькой, всем семейством. Сверх того, в Черемошне {Название

Черемошни встречается в последнем романе брата Федора Михайловича "Братья

Карамазовы". Так названо имение старика Карамазова, куда он давал поручение

второму своему сыну Ивану Федоровичу по поводу продажи лесной дачи {10}.

(Прим. А. М. Достоевского.)} была небольшая баня, каковой в Даровой не было, и

вот в эту-то баню мы почти каждую субботу хаживали всем семейством уже по

утрам.

Упомянул я также вскользь о пожаре, бывшем в деревне. Теперь же

сообщу об этом несчастии несколько подробнее. Это случилось ранней весною, то

есть на страстной неделе великого поста в 1833 году, узнали же мы в Москве об

этом на третий день пасхи.

Как теперь помню, что мы проводили день по-праздничному, за несколько

запоздавшими визитами обедали несколько позже и только что встали изо стола.

Папенька с маменькой разговаривали о предстоящей маменькиной поездке в

деревню, и мы заранее испытывали удовольствие дальнего путешествия и

пребывания в деревне. Вдруг докладывают родителям, что в кухню пришел из

Даровой приказчик Григорий Васильев {11}. Это, собственно, был просто

дворовый человек и занимать место приказчика был не способен. Но он был

49

грамотный и, как единственный письменный человек в деревне, носил кличку

приказчика. Собственно же, он, по неспособности своей, ничем не распоряжался, а распоряжался всем староста Савин Макаров.

Сейчас же велели позвать пришедшего, и праздничное настроение, как бы

в ожидании какого-либо несчастия, сменилось в тревогу. Через несколько минут в

переднюю является Григории), в лаптях (хотя дворовые у нас никогда в лаптях не

хаживали), в разорванной и заплатанной свитке, с небритою бородою и с

мрачным лицом. Казалось, он нарочно старался загримироваться, чтобы сделать

свой вид более печальным!

- Зачем ты пришел, Григорий?.. Что случилось в деревне?..

- Несчастие... вотчина сгорела! - ответил гробовым голосом Григорий.

Первое впечатление было ужасное! Помню, что родители пали на колени

и долго молились перед иконами в гостиной, а потом поехали молиться к

Иверской божьей матери. Мы же, дети, все в слезах, остались дома.

Из дальнейших расспросов оказалось, что пожар случился оттого, что

один крестьянин, Архип, вздумал в страстную пятницу палить кабана у себя на

дворе. Ветер был страшный. Загорелся его дом, и от него сгорела и вся усадьба. В

довершение несчастия сгорел и сам виновник беды, Архип, который побежал в

горевшую свою избу что-то спасать и там и остался!

Но, собственно говоря, обдумывая все более хладнокровно, родители

убедились, что это еще не очень большое несчастие, так как вся крестьянская

усадьба была слишком ветха и рано или поздно ее надобно было возобновлять.

Григория отправили назад с обещанием от родителей, что они последнюю

рубашку свою поделят с крестьянами. Это, помню, были слова папеньки, которые

он несколько раз повторял Григорию, велев передать их крестьянам.

Кажется, в этом несчастии помог родителям тоже добрейший дядя,

Александр Алексеевич.