F20

Я стала разломанной куклой, неудачницей. Раньше у меня не было никаких вопросов, и вдруг они возникли, встали передо мной, покачивая своими закругленными головками. Почему так? Что я должна была сделать? Могла ли я что-то сделать? Как-то утром в субботу, когда мама с Толиком еще спали, а бабушка остервенело стирала в ванной носки, я взяла со стола на кухне один из маминых журналов. Там все было про то, как спасти отношения. Рекомендовались сексуальное белье и нежность. Я прочитала: “Любовь приходит сама, но удержать ее может только кропотливая и каждодневная работа”. Я закрыла журнал, опустила голову на руки и длинно, с завыванием захохотала.

– 8 –

В четырнадцать у Анютика начались месячные, и она в один день изменилась до неузнаваемости. Пропал щенячий жирок, и все ее тело исполнилось какого-то шика. Она стала неимоверно тощей, с огромными голодными глазами, даже районный психиатр Макарон смотрел на нее с оттенком восхищения.

Анютика перевели на рисполед, два миллиграмма в сутки. С ним наша жизнь стала легче, а местами даже приятнее. От рисполеда не тошнило и не сковывало, как от залептина, и он не давал угнетающих состояний, как седоквель. Единственной проблемой стало то, что рисполед нормально сочетался с алкоголем, и мы стали много пить. Марек пил пиво и коктейли с двенадцати лет, а в пятнадцать уже мог выжрать за вечер бутылку вина. Выпивая, он не слишком менялся, разве что становился веселее. Сидя на седоквеле, я выпивала с ним максимум две бутылки пива, потому что у меня начинала кружиться голова, а на следующий день было так плохо, что о пиве я не думала еще несколько недель.

Рисполед дал мне неоценимую возможность пить наравне с Мареком, иногда доходило до того, что мы выскакивали из школы на большой перемене и неслись в подвальный магазин, обосновавшийся в соседнем дворе. Там Марек покупал джин-тоник, и мы, захлебываясь, выпивали его около клумбы с анютиными глазками. После уроков приходило время сухого вина, иногда водки, размешанной с энергетиками. Часам к четырем я была уже пьяная в жопу, мы с Мареком валялись на кровати и несли друг другу неинтересную исповедальную ахинею. Секса стало существенно меньше, у меня уже не было повода думать, что только это ему от меня и надо.

К шести мы более-менее трезвели, в семь я приходила домой и садилась делать домашнее задание. Голова была мягкая, мне казалось, в ней нет мозга, а одно только мясо – я ничего не могла понять в учебниках и сидела над ними до полуночи. Мама считала, что я наконец-то взялась за ум.

Как-то вечером, возвращаясь на рогах от Марека, я застала у подъезда Анютика. Рядом с ней стоял парень лет шестнадцати и в чем-то ее горячо убеждал. Анютик неопределенно пожимала плечами. Я подошла к ним.

– Привет, – сказала Анютик.

– Лёша. – Парень протянул мне руку, и я, глупо хихикнув, ее пожала.

– Он наш сосед. Сверху, – многозначительно добавила Анютик.

– А где ты учишься? – спросила я.

– В красной школе, – ответил Лёша.

Красная школа стояла через дорогу от нашего дома, и, насколько я могла судить, посещали ее одни ублюдки.

Отца у Лёши не было, а его мама работала редактором на телевидении и домой приходила иногда в час ночи, иногда в два. Такой обширной свободой Лёша тем не менее особо не пользовался: максимум приглашал к себе друзей, и все пили пиво под оглушительную музыку. Анютик тоже частенько к нему заглядывала, а однажды позвала и меня. Дверь нам открыл накачанный молодой человек в майке без рукавов, его руки и шея были покрыты разной тематики татуировками.

– Ух ты, – сказал он, уставившись на меня, – а как тебя зовут?

– Юля, – ответила я.

– А я Саша. Ты знаешь, что ты… ну… ты просто супер. – Он взял мою руку и поцеловал в сгибе у ладони.

– У нее есть парень, – сказала Анютик.

Мы прошли в комнату, где сидели Лёша и еще один его приятель по имени Антон, у него был прицеплен к уху слуховой аппарат. Также там присутствовали две девицы лет шестнадцати. Девицы сразу как-то оскорбились нашим появлением. Лёша сказал, что их зовут Ира и Марина. Поскольку в комнате был только один диван, а на нем уже сидели Ира и Марина, мы с Анютиком заняли подоконник. Парни расположились на полу, а глухой Антон оккупировал кресло у компьютера. Он во что-то играл, не слишком интересуясь происходящим.

– Ну рассказывай, – Саша открыл зубами пивную бутылку и сделал солидный глоток, – что у тебя за парень?

Дверь в комнату приоткрылась, и в нее заглянул Сергей. Я сглотнула и повернулась к Анютику. Она смотрела на дверь, приоткрыв рот, как в трансе.

– Чертов сквозняк. – Лёша подошел к двери и пнул ее ногой, чтобы она закрылась.

– А мы! – чуть ли не крикнула Анютик, спрыгнув с подоконника. – Мы… в туалет!

Я выбежала вслед за ней из комнаты. В коридоре было пусто. Мы бросились на кухню, на столе стояла пепельница в виде сфинкса, а рядом лежала пачка сигарет Лёшиной мамы. Я закурила, Анютик жестом попросила затянуться.

– Ты его тоже видела, – сказала она.

– Это ничего не значит, – возразила я, – у нас может быть общий глюк.

– Мы принимаем рисполед, – неуверенно возразила Анютик.