Она потянулась так, что кимоно раскрылось, и капризным детским голоском пожурила меня за холодность. сказала, что в нашем отчуждении я повинен больше, чем она, о чем недвусмысленно свидетельствует эта двусмысленная ситуация. затем добавила, что очень трудно в душе перекинуть мост между гамбургом и берлином. да и в сексуальном смысле у нас не все ладно получается. когда она хочет меня, я в берлине, а когда я здесь, любовь похожа на обед, который надо есть, голоден ты или нет. вот если бы мы поженились, все было бы иначе. впрочем, я не должен сердиться. несколько недель назад ей пришлось перенести операцию. она хочет производить на свет наших детей только в качестве моей жены. не сообщила же она мне об этой маленькой неприятности, чтобы не пугать меня. но теперь она уже здорова. почему я не сяду к ней поближе? в ней проснулось желание.
— А от кого был этот ликвидированный ребенок? — спросил я.
Она села на кушетку, и лицо ее исказилось болезненной гримасой.
— И кто был тот человек, с которым ты спала сегодня ночью? — продолжал я.
— Ты бредишь, — сказала она. — ты ревнив, право же, это глупо.
Тогда я дал ей пощечину и ушел. она бросилась за мной, сбежала вниз по лестнице. в дверях остановилась, голая, в распахнутом кимоно, — около шести вечера, — и крикнула, чтобы я остался. но я ринулся прочь и поехал на вокзал.
Фабиан сзади подошел к лабуде и положил руки на плечи друга.
— Почему ты мне вчера не рассказал об этом?
— С этим все покончено, — сказал лабуде. — так меня обмануть!
— А что ей было делать? сказать правду?
— Я не хочу об этом больше думать. мне кажется, что я перенес тяжелую болезнь.
— Ты все еще болен, — сказал фабиан, — ты по-прежнему любишь ее.
— Это верно, — согласился лабуде. — но мне удавалось справиться и не с такими, как я.
— А если она тебе напишет?
— Между нами все кончено. пять лет я прожил, теша себя иллюзиями, этого довольно. худшего я тебе еще не сказал. она не любит меня, да и не любила. только теперь, когда подведена черта, счет вдруг сошелся. только теперь, когда она, лежа рядом со мной, хладнокровно меня обманывала, я понял наше прошлое. за пять минут я понял все. и списал в архив! — лабуде подтолкнул друга к дверям. — а теперь идем. мы приглашены к рут рейтер. идем, мне многое надо наверстать.
— Кто такая рут рейтер?
— Я сегодня с ней познакомился. у нее ателье, она скульптор, если можно ей верить.
— Я всегда мечтал стать натурщиком, — сказал фабиан и надел пальто.
Глава девятая
Странные девушки
Кандидат в покойники остается в живых
Кафе называется «кузина»
Наконец-то мужчины! — воскликнула рейтер. располагайтесь поудобнее. кульп только что стонала: дальше так продолжаться не может. у нее уже два дня не было ни одного мужчины, с последним же вышел просто конфуз. она художник-модельер, а этот тип не дал бы ей заказа без ответной услуги с ее стороны. к тому же он мало на что способен.
— Это самый скверный народ, — заметил лабуде, — все время пытаются проверить, не возвратилось ли вдруг утраченное. — он окинул взглядом девушку по фамилии кульп. она разлеглась в шезлонге, высоко задрав ноги, и кивала ему.
Лабуде подсел к ней. фабиан медлил в нерешительности. ателье было очень большое. посредине, под лампой, перед рядом скульптур стоял грубо сколоченный стол, а на столе сидела голая темноволосая женщина. рейтер примостилась на табуретке, взяла блокнот для эскизов и начала рисовать.
— Обнаженная натура при вечернем освещении, — провозгласила она, не оглядываясь, — фрейлейн зелов. перемени позицию, золотко. стоя! ноги расставь пошире, верхшою часть туловища поверни вправо под прямым углом. так, руки скрести на затылке. стоп!
Голая женщина по фамилии зелов выпрямилась и встала йа столе, широко расставив ноги. она была превосходно сложена. ее грустные глаза равнодушно смотрели прямо перед собой.
— Дайте чего-нибудь выпить, меня знобит, — вдруг сказала она.
— И правда, фрейлейн зелов вся покрылась гусиной кожей, — подтвердил фабиан. он подошел поближе и стал перед ней как тонкий ценитель искусства перед бронзовой статуэткой.
— Трогать воспрещается! — голос скульпторши прозвучал крайне недружелюбно.
Фрейлейн кульп, уже разлегшаяся в объятиях лабуде, как в теплой ванне, крикнула фабиану:
— Руки прочь! Рут ревнива. У нее с обнаженной натурой прочно налаженная связь.
— Заткни глотку! — буркнула Рут. — Лабуде, если у вас с Кулыт возникло какое-нибудь неотложное дело, не стесняйтесь. У меня только это помещение, но оно всякое видало.
Лабуде объяснил, что его мучат сомнения морального порядка.
— Чего только на свете не бывает, — печально
заметила Кульп.
Рейтер подняла глаза от блокнота и мельком взглянула на Фабиана.
— Если вы тоже хотите принять участие в Кульп, то действуйте. Вам нужно только взять монетку. У Лабуде орел, у вас решка. Кульп подбросит ее вверх, это ее распалит. Чьей стороной вверх упадет монетка, за тем право первенства.
— Какая глубокая истина! — воскликнула Кульп. — Но мелкая монетка! Ты сбиваешь мне цену.