Фабий Байл. Живодер

— Достаточно хорошо, — ответил Мараг. — Сложность заключается скорее в остановке их роста. — Фабий услышал, как под капюшоном свистят протезы. Апотекарий ставил опыты на себе так же часто, как и на рабах. — Но я всегда рад советам.

— Пришли мне данные, и я изучу их, — покровительственно улыбнулся Фабий. — Возможно, я смогу уточнить ряд наблюдений.

— Благодарю вас, старший апотекарий. — Мараг отступил в сторону, чуть склонив голову.

Фабий знал, что как только он выйдет за пределы слышимости, коллеги Марага выберутся из своих нор, желая узнать любую полезную для себя информацию. Соперничество среди его учеников поощрялось. Возможность работать вместе с Повелителем Клонов считалась великой честью. Разногласия же приводили к столкновениям, часто даже к насилию.

Впрочем, самого Фабия волновали не обыденные дела, а скорее безмятежность его апотекариума. Едва ли пара лишних пятен крови в коридорах становилась проблемой. Случавшийся же иногда отсев напоминал не в меру ретивым последователям об их месте в существующей системе.

Впрочем, один из них никогда и не нуждался в таком напоминании. Арриан Цорци был с Фабием дольше всех и лучше прочих служил ему. Бывший Пожиратель Миров ждал у входа в транспортную шахту.

— Старший апотекарий, — сказал Арриан, приветствуя его.

Фабий не стал спрашивать, как Арриан узнал, что нужно встретиться с ним здесь. Он давно привык к способности Пожирателя Миров предугадывать его потребности.

— Арриан. Знаешь, что произошло?

— Заргад не сказал.

Арриан являлся одновременно воплощением и противоположностью своего легиона. Его некогда сине-белые доспехи истерлись до почти однотонного серого цвета. Шестерка потрескавшихся и пожелтевших черепов, увенчанных кортикальными имплантатами, свисала с нагрудника на цепях, будто табард дикаря. Другие цепи обвивали обнаженные руки и пояс, а под ними виднелись инструменты призвания Арриана — нартециум и медицинские приборы, подобающие апотекарию легиона. Он не носил шлем, отчего взгляду наблюдателя открывались грубые и отмеченные шрамами черты лица, которое когда-то могло быть красивым. Черепные имплантаты тянулись от затылка, будто заплетенные волосы, а на лбу виднелась россыпь штифтов за выслугу лет. Его ладони покоились на рукоятях фалаксов, что висели в ножнах на боках. Теперь Цорци сражался лишь ими.

— Может быть, опять началось восстание, — заметил Арриан, когда транспортная платформа начала опускаться.

— Не началось.

Пожиратель Миров фыркнул. Его недовольство, пусть и невысказанное, было слишком заметным. Фабий вздохнул.

— Арриан, скажи, что у тебя на уме.

— Ты в последнее время сам не свой.

— В смысле?

— Ты был… отстраненным все время с тех пор, как вернулся из Комморры. — Арриан не смотрел на него. Вместо этого он постукивал по черепам, по каждому в свой черед. — Это заметили и остальные. Ходят слухи.

— И какие же слухи?

— Что ты что-то замышляешь. И скрываешь это от нас.

Фабий пригляделся к Арриану.

— Даже если и так, что с того? У нас всех есть свои личные проекты. — Он постучал Пыткой по одному из черепов. — Не переживай, Арриан, если бы тебе нужно было знать, я бы рассказал.

— Значит, что-то все-таки замышляешь.

Фабий не успел ничего ответить. Стена шума обрушилась на них, как только платформа задрожала, останавливаясь, и разошелся люк.

В яслях было шумно. Новорожденные вопили. Няни-мутанты ходили вокруг них, гнусаво что-то говоря тем, кто казался действительно встревоженным, а не просто пребывавшим в плохом расположении духа. У стен под опиравшимися на колонны сводами огромного зала стояли технорабы, что делали заметки и собирали образцы для дальнейшего изучения.

Когда это было возможно, детей выпускали на свободу. Они росли быстро, а учились еще быстрее. Способность к выживанию была заложена в их гены. Спустя считаные часы после рождения гомо новус становились способны видеть и слышать, а также поглощать твердую пищу. Через несколько дней новые люди уже могли охотиться, и потому Фабий требовал от пробирочников разводить для этой цели грызунов.

В шесть месяцев начиналось обучение. Конечно, с простых предметов, однако уроки становились сложнее, когда дети достигали года. Тех, кто проявлял способности к естественным наукам или социологическим исследованиям, отделяли от остальных и забирали для углубленного обучения.

При всей своей усиленной агрессивности новые люди в той же мере обладали возможностью сохранения и понимания информации. Они были не просто сильнее и быстрее своих предшественников, но и умнее. Однако интеллект всегда проявляется по-разному. Многие оказывались прирожденными инженерами, другие выказывали поразительное понимание человеческой природы. Многие были просто очень способными убийцами. Пока что вид еще не обрел оптимального равновесия.