Фабрика #17

К счастью, общий энтузиазм был далек от ударного. Работали с чувством, с толком, с расстановкой. Любое телодвижение сопровождалось паузой на поправку рукавиц, а перекуры следовали один за другим без перерыва.

– Не суетись! – сказали Кореневу.

Он не курил и вообще подозревал смолистую жижу в горючести, поэтому работал, пока остальные отдыхали.

– Я не курю.

– Тогда постой, передохни. Чего разошелся, будто в своем огороде картошку копаешь? Оно тебе надо? Никуда куча не денется, не волк, в лес не убежит.

С досадой прекратил махать лопатой. Тот небольшой опыт физического труда на родительской даче, который у него все-таки был, подсказывал, что после отдыха работается намного тяжелей.

В обед все доставали пайки, а он ходил в столовую с талонами. Он успевал пообедать, умыться и вернуться назад, пока прочие рабочие разворачивали свертки, растягивая обеденный перерыв по времени вдвое, а то и втрое от положенного.

За обедом шло обсуждение новостей.

– Читали? Директор в заграничной командировке встречался с зарубежными министрами, – начинал кто-то для поддержания беседы. – Он их с порога отшил, у них такие лица недовольные были, будто хрену наелись.

– Уроды! Когда уже сдохнут? Житья от них нет, только и думают, как бы пакость какую нам сотворить, чтобы наша фабрика закрылась.

– Не дождутся! Мы им покажем кузькину мать! Первыми ножки протянут.

– А посла ты ихнего видал? Это ж форменный идиот! Он думает, что у нас медведи на балалайках играют!

– Кстати, я с сыном на выходных в цирк ходил, там медведь на балалайке играл и на велосипеде ездил, маленьком таком, детском. Вот умора-то была!

– При чем тут твой цирк?

– Ты медведя упомянул, я и вспомнил.

– Ну тебя к лешему, заладил со своей балалайкой, тошнит уже. Я про ихнего посла рассказывал. Идиот он, каких свет не видывал. А наш Директор – молодец, за словом в карман не лезет. Складно так говорит, послушать приятно…

– Да-да, – подхватывали остальные. – Сразу видать, прирожденный талант руководителя и оратора, не то, что эта свора на местах. Он их может в кулак сжать и дурь из них выдавить с потрохами.

– Ага, если к нему прорваться и о проблемах рассказать, он распоряжение даст, мигом исполнят… Беру, говорит, под личный контроль, и они так по струночке вытягиваются, будто в армии.

– Отчего на фабрике не наблюдается всеобщего счастья и радости? – не выдержал Коренев. – Почему директор порядок не обеспечил?

– Сатрапы! – ответили ему. – Начальники цехов, бригадиры. Он бы их поразогнал, если бы узнал, как дело обстоит, да ему правду не говорят, врут складно, а он верит, на них полагается.

– Ну так сказали бы вы ему, – предложил он. – Врезали бы правду-матку, спасли фабрику.

Он даже не стал упоминать, что до обеда они хвалили директора за кумовство и правильную кадровую политику.

– Да кто ж даст? К нему не пробьешься, там охрана, секретари, к нему доступ у начальников только и есть.

– Я в газете читал, он спортом занимается, по горам без страховки лазит, хотя и немолодой.

– Сколько же ему лет?

– Да кто ж его знает? Говорят, за сто.

– Врут. Не больше девяносто девяти, я считал.

– Не может быть! – изумился Коренев и прекратил махать лопатой.

– Так и есть! Он здесь работает с самого создания фабрики.

Это уже совсем на голову не налезало. У Коренева брови медленно переползали на лоб.

– Говорят, у него лица меняются, – продолжал кто-то. – Каждые лет десять. Хотя последнее лицо четверть века держится, хорошее попалось, стойкое, небось, за границей заказывали, у немцев. Или в Израиле, там у них с медициной все в порядке.

– Как? – брови Коренева достигли высшей точки.

– Да кто ж его знает? – был ответ. – Может, пластические операции делает. Или врачи ему пилюли какие дают, специальные. Ты ее выпьешь и молодеешь. Мне бы такую, я б не отказался…

Мозг Коренева отказывался верить в бессмертного старца, сто лет управляющего фабрикой. Это походило на бред сумасшедшего и оставалось только удивляться, почему остальные рабочие ничего странного не замечают.

– Вам врут! – не выдержал он. – Никакого директора нет, точнее он есть, но ему никак не сто лет! И даже не девяносто девять. Вас водят за нос!

Ответом была угрожающая тишина. Даже жевать перестали. Будут бить, подумал Коренев.

– Ты чего такое говоришь?

– Правду! – отрубил он.

– Ишь ты, правдолюбец нашелся! – взъелись на него. – Да он управлял фабрикой, когда твоих родителей и в проекте не было! Он, в отличие от тебя, кусачки в изоляторном цехе не воровал!

Логично. Зачем директору кусачки? Ему совершать побег с фабрики не нужно, он здесь полноправный хозяин.

Кощунственные заявления вызвали общественное негодование, едва не переросшее в мордобитие. К счастью, один из рабочих встал между сторонами конфликта и урезонил тем, что за драку достанется всем без разбору и могут снять премию за нарушение дисциплины. Аргумент возымел положительное действие, но на Коренева продолжали смотреть настороженно. По уровню почитания Директор приближался к Зевсу или Перуну.