Фабрика кроликов

Было ровно восемь, когда я вломился на ранчо Ломаксов. Опоздал всего на полчаса. Для копа совсем неплохо. Розы, посаженные Энджел, едва начали распускаться, а фонарики в мексиканском стиле уже возвещали их скорое пышное цветение.

Сам дом появился в конце тридцатых в виде дополнения к комплексу беспорядочно разбросанных одноэтажных построек, представлявших собой типичную калифорнийскую усадьбу. Джим не устает повторять, что во времена его детства дом считался образчиком вкуса для не испорченных изысками соседей. С каждым годом в доме прибавлялось полезной площади, однако прибавлялось и архитектурной какофонии. Традиционную белую штукатурку фасада разнообразили красный кирпич и песчаник, доски клинообразного сечения и дубовые балки. В качестве последнего оскорбления мои родители, отличавшиеся практичностью в гораздо большей степени, чем любовью к прекрасному, покрыли террасу и оба крыла вульгарнейшим виниловым сайдингом, заказанным по каталогу. Сейчас на ранчо имеется еще четыре постройки, примечательные лишь тем, что сделаны они с достойной лучшего применения основательностью; единственное их назначение – защищать от атмосферных явлений газонокосилку, грабли, метлу и шланг. Ранчо не Букингемский дворец, но всякий раз, когда на горизонте появляется этот кубический кошмар, у меня наворачиваются слезы умиления.

У крыльца стояла неизвестная машина – черный джип «Чероки». Я предположил, что джип принадлежит пилоту, который с нетерпением ждет обещанного вина. По части пилотов судьба ко мне щедра – стараниями Джима я регулярно с ними общаюсь. Каждый новый приятель отца харизматичнее предыдущего и дольше предыдущего способен потчевать всех, кто не сумел скрыться, леденящими кровь подробностями вылетов, которые он совершал во славу родины. «Ну вот и настроился», – одобрительно пропищал внутренний голос.

Дверь открыла Энджел.

– Ма-а-айк, – по обыкновению, пропела она мое имя. Глаза Энджел лучились, точно уже один мой звонок доставил ей ни с чем не сравнимое удовольствие. – Ма-а-айк, ты отлично выглядишь!

– А ты выглядишь как мексиканская суперзвезда, готовая к крупному плану, – и прическа шикарная, и к макияжу не придерешься. – Энджел обняла меня крепко, как любящая мачеха. – И парфюм у тебя – прелесть. Надеюсь, отец сознает, как ему повезло.

– Я ему об этом по десять раз на день говорю, но если ты повторишь в одиннадцатый, вреда не будет.

Из-за Энджел выглянул Скунсик, терпеливо дожидавшийся, когда я его замечу. Скунс – на редкость фотогеничный лохматый пес. В шерсти его насчитывается не менее сорока оттенков серого плюс ярко-белый и радикальный черный. В мире, где тон задают избалованные и нервные собаки, Скунсик представляет собой приятное исключение. Он добрый, общительный и чистоплотный – вот почему ему позволено жить в доме. Остальные три пса вынуждены довольствоваться конурой на заднем дворе.

Я наклонился к Скунсику, чтобы поздороваться, и он тотчас с энтузиазмом завозил по полу лохматым хвостом и склонил голову набок. Выражение его морды изменилось – Скунсик наверняка хотел спросить меня о Джоанн. Последний раз они виделись около года назад, перед тем как Джоанн положили в больницу. Неудивительно, что он беспокоится. Да, таков Скунсик – родословной нет, зато чуткость гипертрофированная.

Я отдал Энджел совиньон и прошел за ней в гостиную. Большой Джим успел выбраться из огромного кожаного кресла, оборудованного пультом для телевизора, и буквально ринулся ко мне, чтобы сжать в отеческих объятиях.

– Как я рад, детектив Ломакс, что вы сумели выкроить для нас часочек! – загудел он, едва выпустив меня из лап. – Вот, познакомься с моей коллегой, Дайаной Трантанеллой. Дайана у нас раритет – до сих пор летает на моноплане. На «Сессне-172». Я все пытаюсь уломать ее переквалифицироваться на настоящий самолет.

Только теперь я заметил женщину на краешке дивана. Она поднялась, и я изумился собственной невнимательности. Похоже, сегодня обойдется без рассказов о бомбардировках. Дайана выглядела как чирлидер двадцать лет спустя. Волосы у нее были сугубо калифорнийского цвета, а именно неоднозначно белокурые – никак не определишь, свои они такие или крашеные, но всякий раз западаешь. Летнее платье, совсем простое, радовало лососевым оттенком, который особенно идет блондинкам. Мама назвала бы фигуру Дайаны прелестной, разумея под этим определением, что девушке никогда не попасть на разворот «Плейбоя», однако каждый мужчина, который проведет с нею ночь, возблагодарит Всевышнего за щедрость.

Дайана протянула мне правую руку, украшенную только часами с изображением Кролика Трынтравы. Тесен мир. Надо будет рассказать Терри. На левой руке у Дайаны не обнаружилось колец (особое внимание я уделил безымянному пальцу).

– Большой Джим много о вас рассказывал, – произнесла Дайана, пожимая мою руку. – Очень приятно наконец с вами познакомиться.

Я мысленно сделал еще несколько важных пометок. Рост пять футов шесть дюймов. Ярко-синие глаза. Грудной голос. Обворожительная улыбка. Влип по-крупному.