Фабрика мертвецов

Митя наконец сумел отлепиться от стены. Пошатываясь, побрел по темному коридору, толкая одну дверь за другой. За дверьми обнаруживался то буфет, правда, совершенно пустой, то похожий на древнее чудище рояль под покрывалом. Наконец, у самой кухни одна дверь не распахнулась от толчка. Митя с усилием оттянул закрывающий ее тяжелый засов: внутри оказались длинные пустые полки кладовой. Лишь на одной сиротливо притулились коврига хлеба и завернутый в тряпицу шмат сала — не иначе как запасы самого сторожа. Митя устало кивнул сам себе и побрел обратно к отцу.

Они волоком протащили сторожа по коридору: в свете глаз заглядывающих в окна паро-коней Митя с отцом казались прячущими труп татями, но уж никак не законными хозяевами имения. Мужика не забросили, а скорее затолкали в чулан, как запихивают старый комод. Отец с усилием задвинул засов.

В глубинах погруженного во мрак разоренного дома быстро и воровато протопотали маленькие лапки. То ли мыши, а то ли… вовсе не мыши.

— С меня довольно! — Голос отца прокатился по давно привыкшим к молчанию коридорам, и тишина дрогнула, точно испуганно вслушиваясь. — Фамильных призраков, портретных выходцев, домовых… — многозначительно повысил голос отец, — и прочих заинтересованных лиц как гражданских, так и потусторонних убедительно прошу до утра не тревожить. Иначе… сожгу тут все. — От звучащей в этих словах угрозы дохнуло холодом даже на Митю.

Тишина… да, ошибиться было невозможно, тишина — притихла. И затаилась.

— Надо паро-коней в конюшню… — устало начал отец и тут же оборвал сам себя. — Нет. Прямо сюда, в комнаты. Здесь уже хуже не станет, а из конюшни они к утру… испарятся.

Митя кивнул и побрел обратно в гостиную, борясь с желанием лечь на пол и свернуться калачиком. Осовело похлопал глазами на заглядывающие в окно железные морды — мысль, как перетащить паро-коней через подоконник тяжело перекатывалась в усталом мозгу. Наконец он встряхнулся и, в который раз уже перебравшись через подоконник сам, повел скакунов к двери. Створки парадных дверей глухо бухали — за ними уже возился отец, снимая многочисленные замки.

Старый паркет пронзительно затрещал под стальными копытами.

— А сейчас — в кровать! — скомандовал отец, заводя паро-коней в громадную, как и все здесь, гулко-пустую залу, служившую прежним хозяевам то ли для парадных обедов, то ли для скромных деревенских балов.

Кроватей в имении так и не нашлось — ни одной.

Глава 10. Вор собственного имения

Солнечный лучик теплой лапкой погладил лоб. Посветил в глаза — горячая краснота под веками заставила только прикрыть лицо локтем. Тогда нахальный лучик заполз в нос.

— Ааапчхи! — Митя содрогнулся всем телом.

— Буууунг! — ответил под ним старый рояль.

— О Боже! — не открывая глаз, Митя попытался нырнуть обратно в сон.

— Бамс! Буууунг! — на стук затылком об крышку рояль отозвался снова.

Митя глухо застонал и глаза все же открыл, уставившись в высокий, некогда белый, а теперь серый от пыли потолок с узорной лепниной. Он лежал на рояле, отчаянно болела спина и бока и… испытывал совершенное довольство человека, чьи мрачные ожидания полностью сбылись. В этой провинции жить попросту невозможно! Митя еще полежал, разглядывая заржавленный крюк, торчащий из лепного плафона в потолке. Каких же размеров была сама люстра и где она висит теперь? Ломота в лопатках стала вовсе невыносима, пропотевшее за долгую дорогу и тяжкую ночь тело чесалось, так что он сбросил сюртук, которым укрывался, и сполз с рояля.

Темная груда на составленных в ряд стульях зашевелилась, и отец тоже сел, уронив сюртук на захламленный пол. От каждого его движения с облезлой обивки стульев поднималась пыль и сыпалась побелка. Нагибаясь и потягиваясь, чтоб размять стонущие мышцы, Митя только порадовался, что сам выбрал рояль.

— Надеюсь, хотя бы водопровод здесь работает.

— Да колодец-то еще, поди, поломай.

Отец сполз со стульев.

— Ко… колодец? — начавший приседать Митя так и застыл на полусогнутых ногах и с вытянутыми вперед руками.

— Не ожидал же ты и впрямь найти здесь водопровод? — ехидно хмыкнул отец. — В имении, да еще заброшенном?

— У Белозерских есть, — мрачно буркнул Митя. Бабушкино имение на Волге — единственное, где ему случалось бывать.

— Раньше, небось, ведра прислуга таскала. От колодца. Должен быть там, — прикинул отец и, не затрудняя себя походом к дверям, просто вылез в освобожденное от глухих ставен и тоже разбитое окно.

— Дикари… Совершеннейшие дикари… Со слугами. А мы — еще и без слуг. — Митя оглядел собственные подштанники, почти всерьез задаваясь вопросом, станут ли они грязнее, если уйти пешком в Петербург.

Из распахнутого окна донесся отчетливый звон колодезной цепи и плеск воды. Митя тяжко вздохнул — что приходится терпеть! — откопал в саквояже зубную щетку, порошок и полотенце и тоже полез в окно.

Он торчал из окна как раз наполовину, когда в физиономию ему полетела выплеснутая из ведра вода.

— Папа! — захлебнувшись от неожиданности, будто в стремнину попал, заорал Митя.

Коварно притаившийся под стеной отец, гремя ведром, кинулся удирать.