Фабрика поломанных игрушек

Но Шувалов почти сразу догнал её. Толкнул в спину, и она упала, ударилась руками о лежавшую берёзку, обняла её. Шувалов схватил девочку за ноги, пытался оттащить на открытое место. Но ладони Юли обхватили шероховатый ствол, ломая ноготки, она цеплялась за кору.

Разъяренный Шувалов достал нож, большим пальцем раскрыл лезвие и стал рубить им белые тонкие руки девочки, похожие на молодые побеги. Часто промахивался, вонзая клинок в тело берёзки, отчего распалялся ещё сильнее. Стал пронзать девочке спину. Юля ойкала от каждого удара, в промежутках стонала, не успевая вздохнуть, набрать сил, чтобы вскрикнуть. Руки ослабли, и она отпустила ствол, упала лицом в пожухлую, влажную листву. И только тут закричала от боли, попыталась ползти, приподняла голову выше, чтобы позвать на помощь. Но голос пропал – из горла вырывались только хрипы.

Шувалов был в бешенстве:

– Мразь, негодная тварь, хочешь убежать? Беги, беги! Я сейчас тебя догоню, сейчас! Вместе побежим. Вместе!

Он продолжал наносить удары ножом по детской спине и рукам. Но внезапно опомнился, когда тело девочки задёргалось в конвульсиях. Сложил нож и убрал в карман, задрал на девочке подол платья и стал расстёгивать брюки…

Со стороны дороги доносился гул проезжавших машин. Водители спешили доставить груз или просто возвращались домой в свои тёплые уютные квартиры к детям.

Спустя некоторое время Павел встал. В голове шумело. Деревья двигались точно в танце, менялись местами, возвращались на место. Они кружились в хороводе, то приближаясь к Шувалову, увлекая с собой, то исчезали в тумане, оставляя его в немой глухоте. Павел чувствовал своё тело, как стучит сердце, пульсирует кровь. Раскинув в стороны руки для равновесия, сам продолжал кружение, точно в детстве изображая самолётик, ощущая внутреннюю безмятежность и спокойствие. Помутневшим взглядом разглядывал лежащую на земле растерзанную новую жертву, качал головой, подражая кронам деревьев, чувствовал себя таким же огромным великаном, сливался с ними в едином танце, неосознанно улыбаясь. Его переполняла сладостная истома, как после разряда электрического тока, расслабляла всё тело, делая его бессильным, бесчувственным, беззащитным.

Медленно возвращалось осознание реальности.

Застёгивая брюки, он продолжал смотреть на распростёртое тело мертвой девочки. Теперь она казалась ему обычной сломанной куклой, той – из прошлого, только большой. Ничего интересного внутри он снова не обнаружил – из горла плеснула кровь, и с шумом вышел воздух. Почувствовал лёгкое разочарование, точно такое же, как в детстве, когда заглядывал куклам под юбочки.

– Юля, – тихо произнёс он, точно к своей коллекции кукол прибавил ещё одну, подаренную кем-то неизвестным.

Девочка лежала, уткнувшись лицом в траву, под головой растекалась лужица крови. Юбка была задрана, и милиционеру были хорошо видны разрезанные в промежности белые колготки. Он вспомнил, как трудно было дома прорезать отверстие. Испуганно пошарил в карманах – нож был на месте. Облегчённо вздохнул – обещал дочке сегодня вечером заточить новые цветные карандаши. Внимательно осмотрел свою форму. Капель крови не было. Только на коленях брюки слегка помялись.

Он вспомнил Ольгу из детдома. Её бледное лицо, распахнутые голубые глаза. Когда она лежала на земле. И неожиданно её прорвало – она стала кричать, что у неё все менты в районе знакомые, они найдут Шувалова и отрежут ему. Павел вспыхнул, не помнил, как полоснул ей по горлу ножом, и струя крови выплеснулась прямо ему на китель. Пришлось потом долго оттирать курткой Ольги. А после – нести милицейскую форму в химчистку. В следующий раз он стал резать горло, только находясь за спиной.

Павел помнил всех девочек по именам и даже некоторые истории, что они рассказывали о себе и своих родителях или педагогах. И казалось, что они были совершенно никому не нужны, только устраивали всем проблемы.

Та, что была первой – Ирина, – вечно болталась по своим подружкам, часто оставалась у них ночевать. Рассказывала, что дома заставляли мыть посуду, за случайно разбитую тарелку мать отхлестала её бельевой верёвкой и на целый день заперла дома.

Отец любил передразнивать, специально шепелявя, насмехаясь за отсутствие переднего зуба.

Ольга Смирнова – вообще оторва. У метро «Ломоносовская» окурки собирала – курила, подруг угощала. Педагогов из интерната не слушалась, школу прогуливала, матом ругалась. Кому она нужна? Читать не любила, за учёбу одни двойки. По подвалам скиталась с беспризорниками. За побеги воспитательница на ночь ставила её в одной ночнушке в палату к мальчикам, утром лишала завтрака. Одни проблемы были от неё. Теперь проблем нет.