Фабрика романов в Париже

Александр знал, что имеет в виду Лассайи. Раненому отрежут ноги. Затем его оставят в госпитале еще на несколько дней, пока не пройдет угроза воспаления. После его выпишут с наилучшими пожеланиями и костылями какого-нибудь покойного ветерана наполеоновских войн. В Париже хватало людей, изувеченные тела которых рассказывали эту историю снова и снова.

– Сколько? – спросил Александр, прежде чем доктор успел сказать об ампутации.

Сумма, которую назвал Лассайи, была не слишком высокой за три месяца лечения в больнице. А тем более за здоровье человека. Однако для увядшего кошелька Александра она была немалой. Но он не был бы Дюма, всадником лошади по кличке Фантазия, если бы не сумел убедить простого врача разрешить ему отдать деньги позже.

– Мадам, – сказал Александр, – прошу вас, позвольте мне заплатить эту незначительную сумму. Вы сегодня и так многого лишились. – Обращаясь к врачу, он продолжил: – Пришлите мне счет. Александр Дюма, писатель, шато Монте-Кристо в Сен-Жермен- ан-Ле, рядом с павильоном Генриха IV. Вы же знаете: замок, где родился король-солнце.

Казалось, доктор на секунду задумался. Затем он сказал:

– Как правило, счет оплачивается сразу же.

Александр громко рассмеялся.

– Вы полагаете, что я ношу с собой сумму, которая покроет расходы на трехмесячное пребывание в вашем госпитале? Несомненно, я кутила и не скуплюсь на самое дорогое шампанское в лучших ложах театра. Но от кошелька такого размера у меня порвались бы карманы, а пузо стало бы необъятным. – Он похлопал себя по широким бедрам. – И какая красавица тогда бы пожелала показать мне свои подвязки!

– Вы и вправду Дюма? – спросил доктор Лассайи. – Автор «Трех мушкетеров»?

– Собственной персоной, – вырвалось у Александра.

Писатель привык к восхищению. И тем не менее наслаждался им как хорошим вином, где бы и когда бы ему ни подавали чашу.

– Имени почтеннее и не найти. Ваши работы полны дерзких идей и грубых ошибок. Ваши «Записки врача» – настоящее безобразие! Молюсь, чтобы ни один человек никогда не попал в руки такого медика.

Александр почувствовал, как к щекам приливает жар.

– Я знаю, – продолжил доктор. – В Париже ваши книги очень известны. Но еще известнее сейчас ваши долги. Поэтому я предлагаю вам внести залог. Тогда я распоряжусь, чтобы вам отправили счет только в конце лечения.

Залог! Чего хочет от него этот деловой месье? Перед ним ведь сам Дюма! Вся Франция смеялась или плакала, стоило ему только пожелать.

Александр порылся в карманах. Он не нашел ничего, что можно было использовать как залог. Лишь пару ниток, несколько крошек нюхательного табака и записную книжку.

Дюма вытащил ее. Чтобы выиграть время, он похлопал ею по животу. Еще было не слишком поздно.

Он мог просто покинуть этот ломбард, замаскированный под больницу. Но напротив него сидит беспомощная женщина и ждет спасения. А слева от него стоит бесстыдный фельдшер и осмеливается читать ему лекции по литературе. Нет! Сбежав от врага сейчас, он потерпит поражение.

Александр раскрыл записную книжку, вооружился карандашом и принялся писать. Закончив, он вырвал страницу и протянул ее врачу.

Лассайи поднес написанное к носу, сузил глаза, а потом вытаращил их.

– Месье Дюма, – сказал он. – В таком случае мы не только поместим у нас пациента, но и обеспечим ему лучший уход.

Доктор аккуратно сложил записку, засунул ее под кожаный фартук и вернулся в палаты. Дверь за ним закрылась на замок.

– О вашем кучере позаботятся, графиня, – сказал Александр. – Если я предложу помощь и вам, вы все равно снова попытаетесь меня застрелить?

– Пока не знаю, – сказала женщина в инвалидном кресле. – Сначала расскажите, что было в записке, которую вы дали врачу.

– Я оставил в качестве залога шато Монте-Кристо, – сказал Александр как можно небрежнее. У него получилось скрыть дрожь в голосе. – Пойдемте?

Глава 16. Париж, Опиталь де ла Шарите, декабрь 1851 года

С возмутительной медлительностью Дюма толкнул Анну внушительным пузом.

Она откатилась назад, пока спинка кресла не уперлась в распятие.

– Вам нравится геройствовать и вызволять из беды женщин, – отметила графиня.

– Я лишь забочусь о ближних, – возразил он.

– Неужели? – прыснула Анна.

Графиня знала, что упрекает его несправедливо, но ужас от событий этой ночи терзал ей душу. И кто-то должен был понести вину за то, что Иммануэля – ее Иммануэля! – так страшно изувечили.

За дверью, ведущей в палаты, кто-то завопил от боли. Это был не голос Иммануэля, и тем не менее Анна почувствовала, как руки пронзают ледяные иглы.

– Я останусь здесь и буду ухаживать за своим спутником, пока он не поправится, – сказала она. – Тогда вашему драгоценному замку ничего не грозит.

Дюма потер нос ладонью.

– Хотя бы позвольте мне отвезти вас домой. Разумеется, в вашей карете.

Анна посмотрела на пол и пробежалась взглядом по трещине на черно-белой плитке. Домой? У нее нет денег даже на номер в отеле.

– Благодарю, но я подожду здесь. Идите домой, месье! – ответила она.