Фабрика ужаса

Любезная девушка на регистрации прикрепила к моей сумке жёлтенькую бумажку — движущаяся дорожка тут же утянула сумку в подвижные механические кишки великана — и выложила передо мной видавшую виды складную схему сидений межконтинентального варианта DC-10. Я выбрал последний ряд, место у прохода. Там, где справа и слева — по два сидения, а пяти сидений между ними — уже нет. Надеялся, что смогу вытянуть ноги. Да и к хвосту поближе. Какой-то эксперт в телевизоре, не помню когда, убедил меня в том, что вероятность пережить авиационную катастрофу в хвосте выше, чем в любой другой точке самолета. С тех пор я всегда, если возможно, прошу дать мне место в хвосте. Хотя там бывает шумно и туалеты рядом.

Прошел предполетный досмотр и паспортный контроль. Походил несколько минут между сверкающих витрин магазина «дьюти-фри». Так хотелось купить что-нибудь дорогое, сверкающее, приятно пахнущее… то, что и через десять лет будет напоминать о семейной встрече в Огайо, в центре мира. Но в кармане у меня после покупки джинсов и рубашек любимой фирмы Ли было пусто. Отчим предлагал мне двести долларов, но я не взял, постеснялся. И сейчас пожалел об этом. Не взял, потому что заметил презрительную ухмылочку, которой наградила меня сестра, случайно проходившая мимо нас и заметившая в руках отца зеленоватые бумажки.

Просидел полтора часа на неудобном стуле в «накопителе» у пятых ворот и наконец вошел в самолет. Перед тем, как войти, похлопал самолет три раза по потертому алюминиевому боку — по традиции, которой придерживаюсь начиная с первого моего полета, по маршруту Внуково — Адлер. На ужасной машине с четырьмя пропеллерами — Ил 18. После трех часов полета в этом вибрирующем гробу, наполненном ревом, — даже жалкая советская курортная реальность казалась раем. Иллюзия эта впрочем быстро улетучилась. После того, как я увидел покрытые волдырями ноги и ужасные ногти на грязных коротких пальцах хозяина снятой нами комнатки в сарае «с видом на море». И послушал его речь.

Сел на свое место, пристегнулся, закрыл глаза и попытался успокоить нервы и уснуть. Это было нелегко. Многие пассажиры громко разговаривали, то и дело открывали и с грохотом захлопывали полки для ручной клади под потолком, где-то недалеко истошно кричал младенец…

Неизбежный в каждом самолете толстяк, шумно дыша, сел в кресло передо мной. Сидение жалобно заскрипело. Обильная испарина на его лысине делала ее похожей на рябую морду безглазого, безносого и безротого демона.

Несколько солдат, возвращающихся в южные края после отпуска, затеяли игру в мяч и тут же попали им в крутую грудь сурового вида дамы, по-видимому, мексиканки, которая начала их отчитывать по-испански, бросая огненные взгляды и эмоционально жестикулируя.

Трое подвыпивших гуляк в одинаковых малиновых пиджаках и зеленых, в красную крапинку галстуках, настоятельно требовали у худенькой миловидной мулатки-стюардессы принести им выпивку, а она, хмыкая и стараясь не рассмеяться, объясняла им, что виски они получат только после набора самолетом заданной высоты полета и за отдельную плату.

Шесть монашенок-урсулинок в простых черных рясах явно задумали совершить молебен. Окружили стайкой свою главную, полную, старую и строгую монашку и тихо запели.

…

Большинство пассажиров эконом класса составляли деловые люди. Сдержанные, сосредоточенные, одинаково одетые джентльмены. Аккуратно уложив свои длинные темные пальто и светлые шарфы на полки над головами и усевшись в свои кресла, они тут же доставали из солидных дипломатов свои тоненькие дорогие ноутбуки и углублялись в какие-то бегающие столбцы цифр и диаграммы. Стюардессы почему-то не запрещали им пользоваться компьютерами. Это могло означать только одно — вылет наш задерживался. Почему?

Каждый раз, усаживаясь в самолетное кресло, я представляю себе, как на одиннадцатикилометровой высоте фюзеляж трескается, от него отскакивает огромный кусок, и я вылетаю из самолета как камень из римской катапульты вместе с креслом и бешено визжащими соседями. И вот, я несусь, сидя в кресле, в бездонную пропасть… воздух свистит в ушах… А там, внизу, меня ждет не мягкая спасительная голубизна небольшого уютного озера, а тяжелые, темные, тридцатиметровые атлантические волны, увенчанные желтой пеной, и прожорливые крылатые акулы.

Разбудила меня пожилая дама в манто из лисы, соседка. Пропустил ее на ее место, покивал, поулыбался и опять закрыл глаза.

Посадка затянулась минут на сорок пять. Когда же мы взлетим? Осточертело ждать…

Все давно сидели на своих местах. Толстяк с лысиной читал книгу с рыцарем и драконом на обложке. Солдаты и гуляки в малиновых пиджаках утихомирились и задремали. Урсулинки разошлись по своим местам и углубились в чтение маленьких молитвенников в черных переплетах. Деловые люди закрыли ноутбуки и мечтательно медитировали на золотого тельца.

Но мы так и не тронулись.

По проходам между креслами ходили стюардессы и сосредоточенно считали пассажиров. Как колхозники — белые грибы в корзинке. Их во времена моего детства иногда продавали поштучно.