Фабрика ужаса

Вертел и вертел мой немецкий паспорт, нервно покашливал, то и дело смотрел на часы и несильно стучал кулачком по пульту. Тянул время… вел себя так, как будто я попросил его о чем-то невозможном, вроде путешествия на Марс.

Назойливо напоминал мне, что мой самолет вылетает уже через час и что мне пора идти к воротам… Наконец он смилостивился и оформил мне новый билет в Берлин через Франкфурт, только уже не в первом, а в эконом-классе.

Садясь в такси, я от волнения нарушил железное правило — не садиться рядом с шофером. Шофер такси, точная копия шофера в Цинциннати, даже его золотая цепочка на толстой шее тоже была с пятью крестами, посмотрел на меня с опаской, а потом, убедившись в том, что у меня нет дурных намерений, спросил, посмеиваясь: «Ты что… хочешь меня ограбить или отсосать?»

— Ни то, ни другое. Я только хотел посмотреть на город через ветровое стекло…

— Посмотреть на город? Ты гребаный турист?

— Ну да. А ты за кого меня принял?

— За гангстера-иностранца, который прибыл в Биг Эппл чтобы замочить кого-то и в тот же день улететь на родину.

Он подвез меня к неказистому пятиэтажному дому на одной из восьмидесятых улиц Вест-Сайда.

Вылез из такси.

…

Дома, дома, дома.

Какая плотная застройка! Бездушный, голый, довлеющий себе урбанизм. Не продохнуть. Люди, которые тут жили раньше — были не живыми существами, а придатками к фабрике, магазину или банку. А высокая преступность в этих краях была не только местью неправильной шестеренки, не нашедшей своего места в механизме, но и естественной реакцией человека на украденное пространство, солнце, воздух, зеленый мир, свободу. Постройка Центрального парка была лишь частично удавшейся попыткой понизить урбаническое напряжение этих мест.

Один чернокожий парень сдавал тут нелегально несколько маленьких комнатух на крыше по 25 долларов за ночь. Останавливались у него бедняки, малоуспешные карманники и пуэрториканские шлюхи…

Он узнал мой голос, открыл мне зарешеченную дверь и, ни слова не говоря, забрал у меня сотню и выдал ключ от «номера». Потащился наверх по грязной лестнице. Когда был уже на втором этаже услышал его бурчание: «Ты, я смотрю, разбогател. Будь осторожен, позавчера в соседнем дворе прижмурили одного цветного».

— Может, кто из твоих постояльцев отметился?

— Возможно.

Поднялся в номер. Там стояли — койка, стул, небольшой шкаф и старое радио на тумбочке. В предбаннике был закуток с крохотным душем и толчком, а над койкой висела картинка, до того засиженная мухами и засранная тараканами, что разобрать, что на ней нарисовано, не было никакой возможности. Из соседних номеров доносились мужская ругань и женский плач. И еще — какие-то глухие удары, как будто кто-то бился головой в стену. Вспомнил анекдот про негра, который любил, когда боль проходит…

Из окна было видно только серую стену другого дома. Без окон и даже без граффити. Сквозь грязь и облупившуюся краску проступали старинные буквы: LONELY CLUB.

Одинокий крюк торчал из этой стены. Ржавый и жуткий. Мое воображение тут же пририсовало к нему целую гроздь повешенных на нем чернокожих без штанов.

Неожиданно прямо из стены высунулся мой синелицый двойник и уставился на меня. Показал мне рукой вниз…

Я посмотрел туда и увидел не замызганный двор, а как бы дно океана. Между розоватыми кораллами плавали не знакомые мне рыбы, по песку ползали крабы, морские звезды и пауки. Тут же лежал труп с распоротой грудной клеткой. Его руки и ноги сожрали акулы.

Я отошел от окна и задернул грязную занавеску.

…

Решил освежиться…

Вышел на улицу… прошел несколько кварталов… оказался на Бродвее, свернул направо и двинул на юг. К манящей меня сорок второй улице.

Но так до нее и не дошел. Свернул куда-то, потом еще раз, еще…

Как будто дьявол вёл меня за руку.

Сам не знаю как, оказался перед мрачным высоким зданием, на одиннадцатом этаже которого размещался ночной клуб Бонанца, попасть в который можно было только поднявшись по пожарной лестнице, небрежно прикрепленной к фасаду.

Почему-то я был твердо уверен в том, что мне надо непременно зайти в это заведение, что меня там ждут. Вскарабкался по стонущей и дрожащей лестнице, поминутно теряя дыхание и рискуя сорваться вместе с ней в пропасть.

Влез в клуб через высокое открытое окно.

…

В небольшом помещении стояли несколько столиков, за которыми сидели посетители.

За полукруглой барной стойкой помещался уютный толстяк-бармен с шейкером в руках, лицо и лысина которого показались мне знакомыми.

У стойки сидели шесть монашенок-урсулинок и пили Манхэттен. Когда я вошел, все они посмотрели на меня, и я заметил, что у них — одинаковые лица, похожие на монгольскую маску демона.

За одним из столиков сидела пожилая дама в лисьем манто. Она приветливо помахала мне рукой в белой перчатке и пригласила сесть за ее столик.

Как только я сел, к нам подошли три официанта в малиновых пиджаках и зеленых галстуках и заговорили одновременно.

Они говорили так быстро, что я едва их понимал.

Первый: «Не желаете ли жареного осьминога?»

Второй: «Или лучше — шампиньонов с сенегальскими раками?»