В парижском журнале «Франция— СССР», органе франко-советской дружбы, выступил по этому вопросу научный писатель Мишель Рузэ (известный нашему читателю своими работами о Жолио-Кюри и Оппенгеймере). Поводом был выход в свет в Париже одной из книг Л. Васильева. Рузэ предупреждает французских читателей о том, что господа из «Планеты» и из института метапсихики напрасно пытаются выдать этот опус за «последнее слово советской науки». Дело, говорит Рузэ, обстоит гораздо проще. «Самый факт появления в СССР книг, подобных этой, лишний раз доказывает, что демократический строй жизни (в котором так часто отказывают Советской стране ее враги) имеет свои издержки. Цена, которую приходится гут платить, — возможность печатать, кроме серьезных научных исследований, также ошибочные вещи и просто вздор… Но тою же ценой, — продолжает автор, — приобретается и возможность публичного опровержения ошибок и домыслов…».[106]
И Рузэ очень хорошо разъясняет французским читателям истинную суть мистических измышлений Л. Васильева, в частности, вокруг «спонтанной телепатии», вещих снов и т. д.
Среди множества сновидений, посещающих каждую ночь население любой страны, пишет Рузэ, какое-то их количество всегда похоже по сюжету на любые события, которые происходили, происходят и будут происходить в этой стране и в любом другом месте. Ведь, как отмечал еще Сеченов, в коре спящего мозга причудливо комбинируются накопленные ранее впечатления и образы. Ломоносов, например, находясь за границей, помнил, что его отец регулярно выходит з море на промысел. Он помнил по собственному опыту о бурях и кораблекрушениях, грозящих рыбакам. И ничего удивительного, продолжает Рузэ, что в сновидении Ломоносова сочетались образ отца (о котором он, естественно, часто думал), картина бури и остров, где сам Ломоносов когда-то побывал вместе с отцом. Еще менее удивительно, что за годы, прошедшие после отъезда Ломоносова за границу, его отец, продолжавший заниматься своей опасной профессией, был застигнут бурей и погиб как раз там, где уже не раз терпели бедствие местные рыбаки…
Из 100 тысяч событий, происходящих в разное время либо одновременно, но в разных местах, замечает Рузэ, всегда найдется одна или две пары, которые будут поражать своей кажущейся (а на самом деле совершенно отсутствующей) взаимосвязью. И такую пару непременно заметят, тогда как 99 999 остальных не привлекут внимания.
Рузэ приводит в качестве примера случай из своей жизни. Когда ему было двадцать лет, он увидел во сне, как умирает на больничной койке его лучший друг. Этот друг болел туберкулезом и за три месяца до того был помещен в санаторий. Но друг не только не умер в ту ночь, но вскоре выздоровел и жив сейчас. «Допустим, — говорит Рузэ, — что мой друг тогда действительно умер бы. В его физическом состоянии это было весьма вероятно. И допустим, что он умер бы именно в эту ночь. За три месяца пребывания в санатории вероятность умереть именно в данную ночь равнялась бы 1/90. Это не слишком большая вероятность, но все же такая, которая вполне могла реализоваться, И если бы это произошло, тогда трактаты о телепатии обогатились бы еще одним «потрясающим случаем»»!
То, о чем пишет Рузэ, стало кристально ясным еще семьдесят лет назад, когда на эту тему высказался великий русский биолог и мыслитель-материалист Илья Ильич Мечников.
«Однажды, — вспоминал Мечников, — я проснулся ночью в каком-то необычном волнении… Мне представилось, что умер Вирхов. Этот знаменитый ученый, с которым я был хорошо знаком, в то время сильно болел… Все ожидали его смерти, можно сказать, с часу на час». Обстановка, говорит Мечников, была «классически телепатическая». «Однако мое особенное ощущение оказалось ложным. Вирхов умер лишь спустя несколько месяцев…»[107]
Еще более поучителен, продолжает Мечников, другой факт.
«Среди лиц, мне особенно близких, были две сестры-близнецы, до того похожие, что даже родители часто их смешивали. Казалось бы, что между столь близкими субъектами, к тому же с чрезвычайно нервным темпераментом, телепатия (по мнению тех, кто в нее верит) могла проявляться с особенной легкостью…» Одна из сестер поселилась в Петербурге, другая в Париже. Перед тем как петербургская сестра скоропостижно умерла от родов, парижская, пишет Мечников, все время о ней беспокоилась. Но, несмотря на беспокойство и на такое исключительное сродство («сонастроенность», как выражаются телепаты), оставшаяся в живых нисколько телепатически не почувствовала смерти сестры. «В течение нескольких дней она не догадывалась ни о чем и верила депешам, в которых (для успокоения) сообщались выдуманные сведения о ходе болезни сестры…»
«Неудивительно, — подводит итог Мечников, — что при такой наличности фактов позволительно отнестись с большим скептицизмом к рассказам о телепатическом сношении людей между собой…»