Фабула

Не буду я, наверное, бросать курить, смысла в этом нет, а как приятно. Навевает воспоминания. (Задумчиво) Странно, что первую сигарету я попробовала в четырнадцать лет. Родители отнеслись к моей пробе очень даже спокойно. Тогда курили все, и считалось даже странным от того, что кто-то может не курить. А предложила мне её, как же её зовут-то… да, точно, Анастасия Филипповна, мой педагог по вокалу, она приходила к нам домой, чтобы со мной заниматься. Молодая ещё девчонка. У меня была тогда несущественная ломка голоса, и она сказала, что курение помогает восстановить связки. Сейчас кажется, что это полная чушь, но тогда я ей поверила и начала курить. Потом много раз бросала, не относилась к этому особо серьёзно, но было так же приятно, как и сейчас. Тогда ещё не было этой противотобачной компании или была, но не так навязчиво говорили о вреде курения. Это сейчас на пачках сигарет печатают уродливых детей наркоманов, людей, умирающих от болезней, несвязанных с курением, и лошадиные зубы, которые выдают за человеческие. Чушь какая-то. Первая надпись: «Курение вредит вашему здоровью» появилась на спичках, потому что сера действительно вредит, но современные люди иначе теперь смотрят на вещи, что может быть и хорошо. Тогда мне было четырнадцать, я пела, как ангел, и, действительно, замечала, что мой голос похож на голос Эдит Пиаф, но об этом мне сказали только единожды… ах, да, уже дважды: Дима сегодня и Бернар… (вздыхает) о, Бернар, интересно, что же теперь с тобой…

Делает последнюю затяжку, морщиться и тушит сигарету.

Мне иногда хочется тебя вспоминать, но я гоню от себя твой образ, твой запах, вкус, потому что страшно ещё с тех времён, когда я навсегда уехала из Парижа, иначе есть повод жалеть… а если и жалеть о своём скором отъезде, то это значит жалеть обо всей своей прожитой жизни. Я помню, как ты бежал за поездом

Звучит отдалённый гудок паровоза.

и умолял остаться, ты кричал признания в любви, а я ничего не могла ответить, потому что потеряла голос. Я шептала, что тоже может быть, люблю, но уже поздно об этом говорить. Мне нужно было быстрее уезжать… ты говорил, что я буду жалеть и что жизнь с тобой будет намного лучше, чем здесь, в России, и, вероятно, был прав, но до этой минуты никогда не смела даже думать о том, как сложились бы наши судьбы, останься я во Франции.

Маргарита Львовна встаёт, звучит лёгкий французский мотив, аккордеон.

О, Бернар, я помню, как мы с тобой познакомились. Это был май. Ты, наверное, единственный, кто познакомился со мной не в кабаке. На тот момент у меня было много поклонников, и даже образовалась небольшая кучка завсегдатаев, приходившая компанией в мою смену. Они садились в самом дальнем углу, за большим столом напротив меня и слушали, споря друг с другом о том, как переводится то или иное слово на французский. Они веселили меня, заказывали мне напитки, флиртовали, а тебя среди них не было. Ты, вообще, не знал, что я пою, может тем ты мне и запомнился. Хотя как ты мог мне не запомниться, кто ещё так глупо умеет начинать диалог: (дразня) «Девушка вы так ослепительны, что я подумал, что сегодня солнечный день!». «Tromper», — только и могла я ответить. Ты тогда обиделся, что я прозвала тебя глупцом, но всё равно не отстал. Шёл за мной от самой Триумфальной арки до моего отеля. Путь был долгим, но зато за это время столько смог мне рассказать, что я не могла не согласится сходить с тобой вечером в ресторан. Ты мне рассказывал зачем-то о русских классиках и восхищался ими, думая, что произведёшь на меня таким образом впечатление. О Толстом, Достоевском, Бунине, а после перешёл к французским, потому что русских, я думаю, ты больше и не знал. Но зато с тех пор я полюбила стихи Рембо, Малларме, и других «Проклятых поэтов», хотя читая их или слушая, как ты окунаешь свой бархатный голос в невероятные метафоры — ничего категорически не понимала. Только потом я уже намного лучше стала знать язык и больше разбираться в искусстве, истории, поняла, что переводы, какие бы они не были хорошими, не могут передать настоящей сути стихотворений: что-то неуловимое терялось, чувственное, что мог сказать только француз или только сам автор.

Выходит на авансцену и чувственно декламирует:

Anne je vous suppliee, â baiser aprennez,
A baiser aprennez, Anne, je vous supplie,
Car parmi les plaisirs qu'en amour on publie,
Les baisers sont divins quand ils sont bien donnez.