Фаэрверн навсегда

Я отдала письмо. На запечатанном сургучом конверте острые крепкие буквы, каждая будто вырублена в бумаге, для которой отец не нашел ни нежности, ни терпения. Конечно, письмо я прочитала еще в дороге. Велика хитрость подогреть сургуч и аккуратно, ножом, срезать печать, чтобы потом вернуть на место! Мой отец, Стамислав Камиди, или, как звали его приближенные – Стам Могильщик, писал о том, что дочь, то есть я, отбилась от рук, а он не хотел бы видеть ее пропойцей и шлюхой. Потому сильно надеется на Сашаиссу и ее монахинь, умеющих утолять печали, исцелять разбитые сердца и возвращать на путь истинный заблудшие души. Ни слова о настоящей причине моей отсылки, то есть о том, как он предал меня, разлучив с любимым! Из письма следовало, будто я кругом виновата, а он, такой любящий, сильно озабочен моей судьбой. Вранье, все вранье!

Привратница сломала сургуч, развернула лист, быстро пробежала глазами написанное. Посмотрела на меня:

– Обращайся ко мне «тэна», девушка, и следуй за мной!

Она развернулась и пошла прочь. Спеша за ней, я краем глаза заметила, как место тут же заняла одна из крутившихся поблизости помощниц-послушниц. Встала, широко расставив ноги, попирая землю с силой, опираясь на боевой шест – наглядный пример власти Богини. Хм… я уложила бы ее в два счета!

Мать-настоятельница, мэтресса Клавдия, как она представилась, оказалась высокой и худой. Кого-то она мне напоминала, но кого, я никак не могла сообразить. Годы служения смягчили резкое и страстное выражение лица с неожиданно крупными чертами, сделав лоб – гладким, притушив блеск глаз, краски щек и губ. Однако взгляд ее был полон силой не меньше сармато старухи-привратницы. Подойдя, она за плечи развернула меня к скудному свету, падавшему из больше похожего на бойницу оконца, внимательно оглядела, хмыкнула непонятно чему и вернулась за стол, заваленный бумагами и книгами.

– Сестра Кариллис, будь добра, расскажи Тамарис о нашем режиме и правилах, и познакомь с девочками.

– Идем! – приказала та.

Она привела меня в общую комнату, уставленную кроватями. В изножье каждой стоял сундук для одежды, в изголовье – грубо сработанный стол. Везде ни пылинки, кровати заправлены шерстяными покрывалами, разглаженными без единой морщинки, на столах – трогательные глиняные вазочки со свежими полевыми цветами и письменные приборы.

– Отец обещал, что у меня будет своя келья, – я с презрением оглядывала комнату, стоя на пороге.

Привратница молча стянула с моего плеча дорожный мешок и бросила на одну из кроватей.

– Ты, девушка, отныне такая же послушница, как и все. Немногие из вас станут монахинями, хотя многие стремятся к этому всем сердцем. Ты – не из них, вижу. Но на все воля Великой Матери! Иди за мной, я покажу тебе Фаэрверн.

Тогда я обратила внимание, как она произносит это «Фаэрверн». Не как пустое, ничего не значащее слово! Как личное имя, имя того, к кому относишься с величайшим почтением, кого любишь…

Фаэрверн не скоро пророс корнями в мое сердце. Я сопротивлялась изо всех сил, и тогда, будучи только в начале пути, поклялась, что надолго здесь не останусь!

* * *

Викер пришёл в себя на продавленном многочисленными телами ложе какого-то придорожного трактира. Сознание подводило – занавешивало действительность рваными тенями, подсовывало картинки из детства, которые он, казалось, позабыл навсегда…

Сквозь сумерки проступил силуэт, заключивший в себе свет, и женский голос сказал холодно:

– Не делай резких движений, скоро всё пройдёт!

Усилие разглядеть подробности вымотало его донельзя. Стиснув зубы, чтобы не застонать при женщине, он откинулся на подушку, удерживая в сознании хрупкий рыжеволосый образ. Эмоции, плескавшиеся в ореховых глазах незнакомки, симпатией никак нельзя было назвать.

– Где я?

Думал, что сказал громко, а на деле прошептал, едва шевеля запёкшимися губами. В горле саднило, грудная клетка не слушалась хозяина.

– День пути до местечка Кривой Рог. Здесь наши пути разойдутся, едва ты окончательно придёшь в себя.

– Кто ты?

– Та, кого тебе следует убить!

– Ты не боишься меня?

Язвительный смех был заразителен. Викер даже улыбнулся, слушая заливистый ядовитый колокольчик.

– Только попробуй!

– Не стану. Кажется, ты спасла мне жизнь! Я помню, как умирал…

– Ну, хоть что-то, – усмехнулась она.

Тени постепенно растворялись в свете свечного огарка.

Молодая женщина сидела за столом напротив кровати, сцепив тонкие пальцы под подбородком. К спинке стула был прислонён деревянный посох, увидев который он машинально сжал пальцы правой руки, будто ухватил меч. Незнакомка заметила, кивнула в дальний угол комнаты.

– Там твои игрушки, паладин! Когда я уйду, можешь взять обратно!

«Я не игрушка, Астор! Так и передай!» – «Скажи ей это сам, брат! Или ты боишься шагнуть через порог её покоев?» – «Не боюсь, но…»