Фаэтон

Ефрем почувствовал, что необходимо где-то разнюхать про местные порядки. Здесь, в Гонхее, как говорил китаец, все военизировано, значит, неразберихи много, и этим можно будет воспользоваться.

И вдруг — бывает же так! — автобус, прибывший из Дынхея, останавливается и из/него почти последним вытискивается грузная фигура Вана в белой форме полицейского начальника.

Его сразу узнали Утяев и Ефрем. И Ван узнал своих знакомых, ибо замер на месте. Когда пассажиры разошлись, он спросил Ефрема, не поздоровавшись:

— Сбежал?

Ефрем молча вынул из кармана увольнительную с печатью подсобного хозяйства и протянул Вану.

Тот, взглянув на бумажку, тут же ее вернул.

— Это уже легче. — Он неторопливо разглядел Людмилу Петровну, детей и протянул руку Утяеву.

— Выходит, я уже не нужен?

— Нет, погоди! — сказал Ефрем. Он быстро сообразил, как использовать Вана. — Где твоя машина?

— Между прочим, я советую на «вы», — поправил Ван Ефрема.

Ефрем посмотрел на живот полицейского, вспбмнил, как он саданул в него ногой.

— Ладно, обойдется. Так где машина?

— Машина найдется.

— Ясно. Тогда будет разговор. — Ефрем забрал у. Утяева чеки и жестом отозвал в сторону Вана.

Людмила Петровна сидела как на иголках. Она испуганно смотрела то на Ефрема и Вана, о чем-то заспоривших, то на Утяева.

Ася была спокойна. После возвращения Ефрема она уже никого не боялась, даже Вана, при появлении которого Маратик прижался к Людмиле Петровне и затих.

Утяев тоже понимал, что Вану нет смысла им вредить. Если только от лютой зависти, то он уже свою утробную зависть досыта накормил. Теперь грызет раскаяние. Любая черная душа, покинув родину, без слез ее не вспоминает. С ним надо смелее разговаривать. Но Ефрему смелости не занимать.

Через десять минут, как прикинул Утяев, Ван ушел, Ефрем вернулся под навес. ,

— Ну как? — бодро спросил Утяев, уверенный в успехе.

— Сейчас обменяет чеки и вернется. Надо запастись продовольствием. — Ефрем улыбался, — Харчей на дорогу.

— А дальше-то что? — забеспокоилась Людмила Петровна.

— А дальше, Петровна, радость великая! Обратно в Пустыню, но из нее — в лес, а там — на родину!

— Эх, Ефремушка, — вздохнула Людмила Петровна. — Из Аграгоса нелегко выбраться... — В ее словах, однако, послышалась неуверенность. — Везде люди живут.

Ефрем переглянулся с Утяевым.

И тут впервые за все утро вставила свое слово Ася.

—Тетя Люда, — сказала она, обжигая Людмилу Петровну своим взглядом. — Не бойтесь, нет ничего лучше родины!

Опять разволновался Утяев.