Мед, смешанный с воском сот, таял во рту и был гораздо вкуснее меда, который едят просто ложкой. Я вынимал изо рта аккуратные жеваные комочки воска и бросал их в ведро, куда пасечник сбрасывал обрезки сот, чтобы затем сплавить восковый слиток. Эти слитки он обменивал на восковые заставки в рамках с размеченными на них аккуратными шестигранниками, под будущую пчелиную кладку. Насытившись медом, я отпивал два три глотка воды из тяжелой медной кружки и вновь принимался жевать сочные медовые соты. И так, смакуя, ел и ел до тех пор, пока пасечник не останавливал меня: – А ну ка, покажи живот?
Я задирал рубашонку, открывая вздутый, как барабан и круглый живот.
– Ого? – нарочито удивленно, внимательно осматривая и ощупывая шершавой ладонью мой живот. – Так тут уж мед стал выступать?
–"А, может, я объелся и у меня случится заворот кишок?", – с опаской подумалось мне. А спросить об этом хитрого пасечника не решался, вместо этого спросил.
–Дедушка, а, что это у вас за кружка такая?
–Какая, такая?
–Ну, такая вот, вроде и маленькая, а тяжелая. – Я вертел в руках медную кружку,
– От у нас дома и большая кружка, и легкая.
–Ну, так-то ж у вас, а то у нас.
На этом разговор обычно заканчивался. Но, мне хотелось поговорить. Я пытливо всматривался в седые лохматые брови старика, и продолжал.
–А что это вы читаете?
–Что читаю? Э э, это тебе еще рано знать.
Он закрыл массивный переплет книги и отодвинул толстый том в сторону. Потом приподнялся со своего стула, внимательно, рассматривая какие-то линии, начертанные карандашом на подоконнике. Тень от оконной рамы уже совпадала с одной из них. Удовлетворенно крякнув, старик произнес.
– Ну, вот уже пора дамой идти.
Обидно было в душе на старика. И что ж он такой неразговорчивый, пугает медом, выступившим на животе. Да-а, видно не любит пасечник гостей. По дороге домой я приостановился перед забором сада. Воровато осмотрелся по сторонам, затем торопливо задрал рубашонку и внимательно исследовал живот. Живот лоснился от капелек пота, выступивших по всей его поверхности, и были те капельки так схожи с капельками меда, что палец сам невольно потянулся к липким бусинкам и собрал несколько на кончик пальца. На вкус капельки оказались самыми обыкновенными потничками и были солоновато горьки. Вот если бы за этим занятием заметили его мальчишки, друзья. Навеки покой убежал бы от него. Но их не было рядом, и я продолжал изучать свой выпуклый живот. Даже повернулся к солнцу, но все напрасно, кроме маленьких блесток–капелек пота, меда нигде не было. Значит, пасечник обманул его? Снова досада подступила к горлу предательским комом. Я насупился, заправил рубашонку в штаны, надел на правое плечо шлейку–подтяжку, чтобы не спадали, перемахнул через забор…
Лето, жаркая пора для сельских тружеников, работающих в поле. Летний день проходит быстро, как одна минута. Для детей, бегающих в детские садики, и школьников, отдыхающих на каникулах, летний день мчится вмиг, сменяя утро на полдень, полдень на вечер. И уже ревут стада, возвращаясь с пастбищ, в медных лучах заходящего солнца. Раздаются голосистые призывы матерей, зовущих домой играющих детей.
Вечером, за ужином, я спросил у матери.
–Мам, а кто такой пасечник?
Мать недовольно ответила.
–Ты лучше у бабушки спроси.
Я снова насупился.
–"Ну, чего, почему ж они не разговаривают со мной по-доброму? Э-эх, вот
отец Вальки всегда с улыбкой, всегда все рассказывает про все на свете".
Но, любопытство взяло верх. И я подошел к бабушке, которая в это время возилась, как всегда, у печки. Бабушка повернула ко мне лицо, все изрытое глубокими мелкими морщинками, с вечно дрожащим подбородком.
–Ты чего вскочил из-за-стола? Садись на место, тебя мне слышно. – Я снова уселся за стол, – Сейчас картофельку с мясом достану.
Бабушка, ловко орудуя печными вилами, извлекла из печки чугунок с жарким.
–Ба-а, а, бабушка?
–Да слышу, слышу. Чего тебе?
–А кто такой пасечник? – не сдавался я.
–Да то ж Федось Кузьмович, дьячок.
–Ба-а, а, бабушка, а, что такое, дьячок?
–Это тот, кто в церкви псалмы читает. Вот пойдем со мной паску святить там и увидишь…
Глава третья
Бабушка моя была мне лучшим другом. Всегда защитой, всегда советчицей – другом, одним словом. Мать же, занята работой в совхозе, практически не занималась мной – все ей было некогда. И я рос без должной материнской ласки, сам по себе. Отца у меня не было. Кто такой отец? Его назначение в семье мне неведомо. Но бессознательное чувство влекло меня к чужим отцам. И посещая своих друзей, порой не хотелось уходить домой, такой уверенностью веяло от отца друга. Такой сыновней атмосферой окружали отца дети, что я всегда с сожалением возвращался домой. Что тут говорить, я в тайне завидовал соседской девчонке Вале и ее брату Володе Сениловым.
Однажды, я это запомнил на всю жизнь, отец повел детей в магазин. И я, как бездомная собачонка, увязался за соседями. Там чего только не было. И ружье, стреляющее пробками, и мячи, и даже самокат. Отец покупал детям игрушки, на выбор. Володя получил ружье и самокат. Валя, мяч и куклу. Мне, конечно, ничего…