– Братия, клянусь вам, я видел… – Он сбивчиво стал повторять много раз сказанное перед этим, – Как огненный змий, спустился на землю. И у подножия его были кручи, а по бокам его со всех четырех сторон подобие птиц с клювами, а в самом верху подобие престола и на нем человек, но в пузыре лик его. И говорит мне: “ Встань, человек…».
– Хватит! – прервал его чернобородый, – Это мы уже слышали. Ты лучше скажи, какую казнь тебе надобно, чтобы простил тебя всевышний?
– Я не виновен. – Убеждал Соломей монахов, ползая на коленях. Сквозь подол тоги просочилась кровь от израненных колен. Не обращая внимания на боль, он твердил,
– Я не виновен перед Богом и перед вами, братия. Монах, не признающий греха, не может быть казнен, это насилие… И его решено было бить палками и изгнать из монастыря. Шатаясь и изнемогая от усталости и голода, Соломей вернулся в лес на то место, где встретился с пришельцем. Он соорудил себе сруб и стал жить в нем, молясь по вечерам Богу. Жизнь его текла вдали от города, пока однажды вечером он не услыхал шорох. Кряхтя от боли плохо сросшихся сломанных ребер, он слез с топчана и открыл дверь. На пороге лицом вниз лежала старуха. Волосы ее, черные и густые, были перепачканы грязью, свалявшиеся, от нее исходил резкий запах, так пахнут издыхающие животные, убиваемые непосильным трудом, болезнью, старостью. Соломей осмотрел ее. Жизнь еле теплилась в ней, желтое изможденное лицо с ввалившимися глазами было лицо старухи. Монах втащил женщину вовнутрь, уложил на разбросанные возле огромного казана шкуры. Он сделал все необходимое. Обмыл обтянутое кожей желтое тело и уложил на сухую постель. Затем стал совать в котел пучки всевозможных трав. В тесном срубе распространился душистый аромат. Порывшись в кожаной сумке, он извлек щепотку порошка и бросил в огонь. Мгновенно костер под казаном зачадил, наполняя ядовитым дымом сруб. Монах закашлял, слезы ручьями хлынули из глаз. Он не выдержал и выскочил на воздух, долго и громко кашлял. Едкий дым валил из открытых дверей. Монах в страхе бегал вокруг сруба, причитая и размахивая руками. Лишь под утро он свалился от усталости на пороге хижины и уснул мертвецким сном. Солнце уж ярко светило, когда Соломей открыл глаза. На поляне, покрытой лесными цветами и земляникой, жужжали дикие пчелы, в вышине пели птицы, шелестел в ветвях ветер. Монах потянулся, встал. На душе было покорно и светло, как в это летнее утро. Он не сразу сообразил, что побудило его провести ночь на пороге. Вспомнив, он быстро вошел в сруб. Очаг давно угас, комната, хранившая тьму, была свежа. Едкого дыма нет. Соломей на ощупь подошел к больной, пошарил руками. Сквозь сумрачно проступившие очертания он увидел огромные глаза, дико следившие за ним. Когда взгляд освоился с темнотой, Соломей зачерпнул глиняной чашкой варева из казанка и, придерживая ее голову, влил еще теплую жидкость ей в рот. Через минуту женщина издала тяжкий вздох. Соломей, одобрительно крякнув, принялся разводить очаг. Вскоре веселый огонек залопотал под казаном, в котором уже варился бульон из рогов молодого оленя и змеиного мяса. Женщина оторопело следила за манипуляциями монаха, но приготовленный бульон съела весь. Она была очень слаба и не могла говорить. Соломей, зато разговаривал с ней.
– Ты не бойся меня. Никакой я не колдун. Обыкновенный несчастный монах, изгнанный братией за обман. Да и обмана не было вовсе. Ах, грешные, сами взяли грех на душу, оклеветав не виновного. Вот и ты, бедная, все думаешь, что перед тобой колдун…
Он тараторил так бесконечно долго и умолк лишь когда женщина закрыла глаза. Желтизна ее уменьшалась очень медленно, проявляя на свет ослепительно красивое лицо. Соломей со страхом наблюдал за выздоровлением. Судьба сыграла с ним очередную злую шутку, подослав эту женщину. Красота в те времена считалась от
лукавого, красавиц проклинало духовенство и чернь, приписывала им свои беды и несчастья. Статус колдуна повис над монахом окончательно и бесповоротно, утвердившись с приходом этой несчастной больной. Соломей решил уйти в горы, подальше от людей, от городов, где нет троп охотников, иначе растопчут его и сметут с лица земли. Женщина могла уже кое- как передвигаться, но еще не говорила. Однажды он сказал ей:
– Я должен отлучиться на несколько дней. Не пугайся. Вот еда, там, в бадье, питье. Вода не портится очень долго в этой бадье, можешь пить и варить себе еду. Я вернусь скоро.
На поляне возле сруба стояла незнакомая красавица. Огромные голубые глаза ее, очерченные пушистыми опахалами черных ресниц, над которыми тонкими дугами в чувственном росчерке изогнуты брови, смотрела на него привычно и доверчиво, словно знала и ждала именно его. От этого доверчивого взгляда он растерянно спросил:
– А где больная?
– Я уже здорова. – Звонким молодым голосом весело ответила она. Соломей оробел и растерялся окончательно. Слова застряли у него в горле, усталость как рукой сняло. Он, опустив глаза, не оборачиваясь, проследовал в сруб. Неожиданно за спиной он
услышал:
– Как тебя зовут?