Файерфокс – Огненный лис

Медленно попятившись назад, я отполз на безопасное расстояние и деранул прочь с такой скоростью, какой сам от себя не ожидал. У Свирепой Лапы был исключительный нюх, и мое счастье, что она не унюхала меня первой. Ветер дул в мою сторону, унося запах в чащу леса. Конечно я не представлял опасности для ее детенышей, но она бы разорвала меня в клочья, если бы заметила, что я приблизился к одному из них.

Это происшествие и моя явная удача, заключающаяся в том, что я смог унести ноги от семейки Свирепой Лапы, вдохновили меня, и я быстро выследил и поймал белку и пару кротов. Перетащив белку и кротов ко входу в нашу нору, из которой раздавались стоны матери, я остановился на пороге и мяукнул.

— Можно ли мне проститься с тобой, Ма? Я принес тебе еды на пару дней. Я не знаю, как ты будешь обходиться без моей помощи, но тебе виднее, и я подчинюсь правилам. Сейчас я втащу добычу внутрь норы, чтобы ей не полакомились другие хищники и скажу тебе прощальное слово. Можно войти?

— Входи, Миу-миу и побыстрее, — простонала Ма. — Видишь ли, со мной что-то не так. Похоже что котята лежат неправильно. Они должны приходить в мир головой вперед, но посмотри, из меня торчит хвостик! Я могу не справиться. Тебе придется помочь мне, раз так случилось на мою удачу, что ты не успел меня покинуть. Только будь очень осторожен и не повреди малышу. Он будет пахнуть кровью, но не теряй рассудка. Это не добыча. Это твой брат или сестра. Помни об этом и держи себя в лапах.

— Говори, что мне делать? — взволнованно сказал я. — Я не стану их есть. Я уже пообедал парочкой мышей, пока охотился!

Шутка была не слишком удачной, но Ма поняла, что у нее нет выбора и ей придется мне довериться.

— Видишь хвостик? Бери его зубами, очень аккуратно, и потихоньку тяни на себя. Давай! — скомандовала Ма. — Тяни!

Я ухватил маленький хвостик и потянул на себя. Ма напряглась, застонала и котенок стал появляться. Сначала вышли задние лапки и крестец, потом брюшко, плечи и передние лапки и наконец крошечная головка. Он был темным, совершенно мокрым, крохотным, почти не двигался и тоненько пищал. Ма тут же быстро перегрызла пуповину и стала его вылизывать, высушивая языком.

— Ты молодец, Миу-миу, — мурчала она, — сейчас наружу попросятся и остальные.

Замерев, я со счастливым видом наблюдал, как из мамы появлялись маленькие, пищащие, слепые, с тонкими лапками, похожими на лягушачьи, котята.

Остальные выходили как полагается — головой вперед. Мама, зная свое дело, быстро справлялась с пуповиной и сушкой котят, благо, что на них был только реденький пушок, а не густой мех. Родившиеся сразу находили по запаху вкусные бугорки на мамином брюшке и намертво присасывались к ним, чмокая и толкая маму передними лапками. Вдруг один котенок потерял сосок и запищал. Он был совершенно слеп и ориентировался только по запаху молока. Я дёрнулся, чтобы помочь ему и подтолкнуть к нужному месту.

— Стой, где стоишшшшшшь! — вдруг зашипела на меня Ма. — Не смей подходить! Фффффффф!

Ее глаза горели безумным огнем. Шерсть встала дыбом. Наверное она подумала, что я хочу схватить котенка и сожрать его.

— Ма, ты что! — тихо сказал. — Это же я, твой солнечный мальчик, сын Солнечного Кота, я только хотел помочь ему… Или ей… Еще не разобрал…

— Они справятся без тебя, не мешай им. В этом мире каждый сам за себя. Они должны научиться сражаться за свою жизнь и за свой глоток молока с самого первого вдоха. Таков закон. Слабый не выживает. Не мешай им, сын.

Мама напряглась в последний раз, и на свет появился огненно-рыжий комочек. Он открыл маленький ротик, вдохнул воздух и громко завопил от радости прихода в этот мир.

Это был очередной сын Огненного Кота, его неизменное земное воплощение. Ма, увидев его, громко и нежно замурчала и начала бережно вылизывать.

— Вот он, мой солнечный брат, — сказал я. — Теперь у тебя снова есть сын Огненного Кота, и мне, пожалуй, пора в дорогу. Прощай, Ма! Я всегда буду помнить о тебе, о Мяу, о Мау и об этих малышах. У них пока нет имен, но я просил бы тебя назвать последнего Миу-миу, как меня. Пусть он напоминает тебе обо мне и пусть любит тебя так же, как я. А я… ухожу… мне пора. Прощай, Ма…

Я подошел к матери, прижался к ней, насколько позволяла ее поза кормящей, лизнул в нос, в глаз, между ушами, быстро обнюхал новорождённых и… быстро вышел из норы. Глубоко вдохнув весенний воздух, напоенный ароматами луговых трав, я потрусил прочь, не оборачивась. Навстречу чужому миру и неизвестности. Я не чувствовал страха. Я еще ощущал сосущую тревогу за Ма и ее новых детенышей, но затем стряхнул грустные воспоминания, как старый коготь отслаивается и остается в рыхлой древесине, когда под ним вырастает новый, острый и, прибавив ходу, помчался по лесу, наслаждаясь абсолютной свободой.