Файлы Декса

Я был в новой старшей школе уже два года, но проще не стало. Я был рад в моей прошлой школе в Манхеттене, был счастлив, пока папа не решил уйти. Он оставил нас с Майклом на безумную мать. Может, я не был очень счастлив, но точно счастливее, чем здесь. В Бруклине я так и не нашел свое место. Я оставался в стороне, баловался наркотиками, чего в пятнадцать не стоило делать, и делал с девушками то, что в пятнадцать не стоило делать. Ха.

В новую школу я пришел загадочным изгоем и остался таким в глазах всех учеников. Да и в глазах директора. Это была не первая драка. В первый день в школе какой-то идиот узнал, что я с западной части и сказал, что я — заучка. Я не знал, где он это увидел в моих штанах, футболке с «Отбросами» и ботинках, но это меня разозлило, и я побил его. К сожалению, идиот оказался больше меня, и драка закончилась моим лицом в грязи. И моя репутация задиры с тех пор меня не покидала.

Гулд загнал нас в свой кабинет, подземелье гибели, как мы называли его, и прочитал нам лекцию, раздувая красные щеки. Он сказал, что позвонит нашим родителям, посмотрел на меня и решил, что Тоби провинился сильнее.

Логично. Моя мама точно была пьяна, и он от нее ничего не добьется. Но, какой бы пьяной она ни была, она не позволила бы ему обижать ее детей. Только она могла так делать.

И мама Тоби услышала о том, как ее сын нарушил правила, ведь он курил марихуану в школе. Конечно, директор Гулд везде приплел меня, сделал вид, что это я плохо влиял на Тоби. Пффф. Тоби был плохим еще до меня.

Я не знал, сильно ли маму Тоби, которая была тонкой, как гончая, гадостью, волновал факт, что я подрался, директора это злило сильнее. Он закончил с ней, повесил трубку с вздохом и посмотрел на нас с недовольным видом.

— Вы отстранены от школы до конца недели, — прорычал он. — Идите домой.

У-ху! Круто! Никакой школы!

Так бы сказали почти все дети. Конечно, родители отругают, будут разочарованы, но не нужно ходить в школу, а одноклассники будут месяцами говорить о тебе как о плохише.

Я сказал почти все. Я в их число не входил.

Я любил школу. Нет, не так. Мне нравилось быть в школе. Уроки и учителя меня не интересовали, но школа не была домом. А любое место, кроме дома, мне нравилось. Мама работала по ночам, а днем была дома. Было плохо видеть ее те пару часов после уроков. Если повезет, она совала в микроволновую печь дешевый замороженный обед для меня и Майкла. Если не повезет, Майкл будет у друзей, и мама будет в ярости. И когда мне будет больно даже из-за того, что я не так на нее посмотрел.

Я мрачно переглянулся с Тоби, тому светило быть запертым остаток недели, так что репетировать группа не сможет. Это плохо.

Потом я вспоминал этот миг и хотел рвать волосы. Я хотел кричать на себя, не пускать себя домой. Пойти куда-то еще. Я хотел думать, что хуже уже не будет, но это было не так. Я хотел то неведение.

Но возврата не было.

Я пошел домой. Я был голоден, скучал, и, хоть и застрял в любимом магазине пластинок на пару часов, убивая время, дом звал меня.

Я понял, что ошибся, как только вошел. Квартира была маленькой до ужаса с облупленными голубыми стенами, которые глупо смотрелись с вычурной мебелью, что осталась после ухода отца. В квартире обычно пахло плесенью, словно смерть прилипла к стенам, но в этот вечер запах был другим. Пахло горелым пластиком, и этот запах жалил мои ноздри.

Я тихо поставил рюкзак на пол и закрыл за собой входную дверь. Жить в квартире с мамой, которая кричит, визжит и много пьет, было сложно. Соседи, наверное, ненавидели нас. Мне казалось, что вечер будет кошмарным, и я надеялся, что соседей дома не было.

Было странно, помимо запаха, что стояла тишина. Обычно вопил телевизор или было слышно, как мама наливает себе, или она болтала с дальними родственниками, которым не было до нее дела.

Но ничего не было.

Это было жутко.

Я шел по коридору, жалея, что я не пошел в школу в кедах вместо ботинок. Где бы мама ни была, она знала, что я иду.

Я заглянул на кухню. Пусто.

Я заглянул в ее комнату. Пусто.

Я заглянул в комнату Майкла. Пусто.

Я остановился у своей двери. Она была закрыта. Я всегда закрывал комнату, но я знал, что она там. Запах жженого пластика доносился из-за двери.

А еще дым.

Черт возьми.

Я прижал ладонь к ручке и, не дав себе мешкать, открыл дверь.

Мама стояла на четвереньках в центре комнаты. Я ощутил ужасное дежавю, словно уже это видел. Мама схоже вела себя в пьяном терроре.

Но лед сковал мое сердце не от этого. Не от этого кожу щекотало отвращение, смешанное с гневом.

Мои пластинки валялись на полу перед ней. Моя драгоценная коллекция, которую я так долго собирал, на которую копил годами. Музыка, которую мама называла работой дьявола.

Она не шутила. Она верила в это, ведь сжигала мои пластинки. Да. Она плавила мои пластинки на огне. Половина уже стала гадкой грудой растаявшего черного винила, от запаха слезились глаза. Может, я плакал, не знаю. Зовите меня неженкой за это, но эти пластинки были всем для меня, и она их уничтожала.