Факап

Вот только не учёл я, идиот, того, что самый простой способ решить такую задачу — выключить человеку дыхание.

День 41

Корабля нет. Сигналов тоже. Ничего не хочется. Почти как тогда. Ну, после того, как я понял, что натворил.

Сначала, кстати, было вроде даже и ничего. Я нормально сошёл с борта, внимания к себе не привлекая. Минут за десять добрался до нуль-терминала. Совсем было собрался на Амальтею, но вспомнил, что пил коньяк, а с алкоголем в крови меня никто в катер не пустит. (Лена, не спрашивай только, чем я думал, когда соглашался на полёт с коньячком, ладно? Сам знаю.) К тому же спать всё ещё хотелось, хотя и не так чтобы очень.

В общем, я ушёл с нуль-терминала, доехал по рельсу за десять минут до первого же жилого купола и пошёл искать бар или ресторан. Нашёл довольно быстро, у меня на такие места нюх. Ресторанчик, правда, оказался пивным, но мне это было как бы даже под настроение. Взял у кибера жареную сардельку с горчицей, пивка местного светлого. Сел, стал кушать.

Тут–то меня и долбануло.

Нет, у меня и раньше бывали проблемки, так сказать, морального плана. Но не так чтобы очень глобальные. Специально гадостей я не делал, а если что и было, так это в рамках борьбы за выживание. Никого по-крупному не подставлял, во всяком случае. Себя в обиду тоже не давал, это само собой. К физическому насилию равнодушен. Убивать никого не убивал, хотя соответствующую подготовку прошёл. Включая имплантацию ложного воспоминания о смертельном бое и уничтожении противника. Нам всем в «трёшке» это имплантируют. Ну что, посидел под ментоскопом, честно кайфанул, что типа живой остался, потом на отходняках честно поблевал. Четыре дня снился мертвец — я хоть и знал, что его не было, но снился ведь. Потом прошёл завершающее обследование, где ещё раз подтвердилось, что психотип у меня устойчивый, но для таких задач не особенно пригодный. То есть в убойную команду меня не возьмут. Я не огорчился, если честно. Я не за этим в КОМКОН шёл.

А так, по-честному — всю жизнь считал себя нормальным. Не героем, конечно. Просто человеком, который занимается сложной ответственной работой. И делает её хорошо. Да и все проверки я обычно проходил так: норма-норма-норма — допустимое отклонение — опять норма. Это меня как–то даже грело.

Но в тот момент я почувствовал себя последним дерьмом. Прикончившим незнакомого мужика только за то, что тот храпел. И теперь я сижу здесь и жру сардельку, а его нет. И я даже не знаю, кто он был. Может быть, учёный. Или хороший администратор. Да хоть техник со станции. Чей–то муж, для кого–то отец. Да, с потной лысиной. А может, кому–то моё пузо не нравится. Но у него нет лаксианского ключа, а у меня он есть и я им вот так удачно воспользовался. Молодец, чё. Всё правильно сделал. О себе любимом позаботился. Какая же я сволочь.

Я попытался залить это чувство пивом. Стало только хуже. А потом ещё хуже, и ещё. Такими, как бы, рывками по спирали.

В какой–то момент я хотел обратиться к лаксианскому ключу, чтобы он источник страданий мне выключил. Стал формулировать, и тут вдруг понял, что я себе сейчас совесть собираюсь отрубить. Навсегда. После чего стану… нет, не ублюдком. Не гадом. Даже не Сикорски каким–нибудь, у него всё–таки какая–то этика есть. Извращённая, но есть. А у меня не будет того места, где оценивают себя. Поэтому, что бы я не сделал, я себя дерьмом никогда не почувствую. Но и хорошим человеком — тоже. Одна пустота. А ведь радость жизни сильно скрашивается ощущением, что ты по жизни прав и всё делаешь правильно. Это ведь тоже удовольствие, причём как бы не поважнее коньяка. И я буду его лишён. Наверное, стану пить. Или буду делать всякие пакости, чтобы хоть что–нибудь в этом месте ощутить. Не, это не жизнь.

Тогда я всерьёз задумался, не остановить ли мне, например, сердце. Но это было бы уже совсем глупостью и к тому же свинством. По отношению к Комову, например. Я ведь должен вернуть ему вещи. Потом работа. И вообще, масса причин. К тому же я из лётного и комконовец, а в наших рядах суицидников не держат. Так что задуматься–то я задумался, но довольно быстро пришёл в себя и стал мыслить конструктивно.

Конструктивно я додумался вот до чего. Или воспаление совести у меня пройдёт само, или не пройдёт. Зная себя, я бы поставил на второе — у меня есть свойство застревать во всяких состояниях, мне это Борька Левин говорил, кстати. Значит, мне нужна психокоррекция. Причём анонимная. Потому что про лаксианский ключ никто не должен знать. Даже Борис. Нет, не так: прежде всего Борис. Потому что он–то точно доложится по начальству. Человек он, конечно, хороший, но служебный. Я без осуждения, сам такой. Но в данном конкретном случае наши интересы расходятся. Так что лучше уже как–нибудь самому.