Факел

— Вот ты где! — воскликнул Сосандр. — А я решил было, что ты отправился в Триопион вплавь — очень уж рассеянным стал ты за последнее время. Я сказал бы, что ты влюбился, да только я ни разу не видел, чтобы ты хотя бы посмотрел на женщину. Говорят, наша триера стоит на якоре где-то там. Нам пора перебираться на нее — она отплывет, как только солнце встанет над Карийскими горами.

Они пошли по берегу мимо столов, за которыми нарядно одетые горожане ели горячую ячменную похлебку или пили отвар. Небо на востоке посерело, и на островке, замыкающем гавань, возникли черные силуэты колонн. Над водой скользили огоньки лодок, и по гавани разносились зычные окрики гребцов.

— Ну и толпа! — воскликнул Сосандр. — Давно уже игры не вызывали такого горячего интереса. Некоторые утверждают, что Клеомед обязательно выйдет победителем в кулачных состязаниях. А другие говорят, что он перед самыми играми перестал готовиться. Ну, если ему придется встретиться с Пейсиродом с Родоса, внуком Диагора, он, пожалуй, пожалеет об этом. — Помолчав, он продолжал: — Наши земляки очень довольны, что ты снова будешь представлять их и произнесешь речь со ступеней храма, Гиппократ. Они говорят, что ты гораздо красноречивей Эврифона, хотя никак не возьму в толк, откуда это может быть им известно. Но как бы то ни было, про все это я слышал вчера в цирюльне. А Подалирий едет с нами?

— Нет, — ответил Гиппократ. — Он останется здесь принимать больных в ятрейоне и навещать их в городе, если у него хватит времени. Ему будут помогать младшие асклепиады. А вот Пиндар едет.

При этих словах к ним подошел Пиндар, и в ту же минуту раздался крик:

— С дороги! С дороги!

Они отскочили, и мимо них по песку проскрежетала большая лодка, которую, пыхтя и ругаясь, толкали моряки. Лодка скользнула в воду, скрежет прекратился, и якорь с плеском упал на дно.

— Сюда, — сказал Пиндар. — Лодка с триеры города Мерописа вон там, дальше по берегу. Я буду грести — сегодня очень многие горожане, желающие попасть на праздник, вызвались заменить гребцов. Так нам не придется платить за проезд.

Их лодка отвалила от берега, и вскоре перед ними выросла триера с высокими палубами на носу и на корме. В средней части судна тянулись три яруса скамей для гребцов и поднималась тяжелая мачта с поперечными реями. Еще несколько ударов весел — и они увидели металлический рог, торчащий на носу над самой водой. Он заканчивался острым железным наконечником. Городская триера всегда должна быть готова к войне, готова таранить и топить вражеские корабли. Через прорези в борту было видно, что гребцы усаживаются за весла.

— На каждом борту по восемьдесят семь гребцов, — заметил Сосандр. — Но ветер обещает быть попутным, и мы доберемся до места еще до полудня, а гребцы всю дорогу будут сидеть сложа руки.

По веревочной лестнице они поднялись на корму.

— Погоди-ка, Пиндар, — окликнул Гиппократ молодого асклепиада. — Прежде чем идти к другим гребцам, погляди внимательно на восточный край небосвода. Заметь, какого цвета полоса над Карийскими горами — она темно-оранжевая. А теперь посмотри повыше. Небо там фиолетовое, но, переводя взгляд все ниже, ты можешь заметить и другие оттенки: синий, зеленый, желтый, оранжевый. А если ты взглянешь туда перед самым восходом солнца, то увидишь под оранжевой полоской еще розовую и красную. Таким образом, мы видим там все цвета радуги, и расположены они в том же порядке.

— Да, верно, — ответил Пиндар. — Эмпедокл сказал бы, что именно в эти цвета окунула свою кисть Сфайрос, когда она создавала мир и нас. В поэзии Эмпедокла есть глубокий смысл, и я никак не могу забыть того, что он говорил.

— Ты и сам поэт, — ответил Гиппократ. — Но берегись! Не доверяй крыльям поэзии или философии, исследуя природу, человека и болезнь.

Пиндар ушел, а сыновья Гераклида остались стоять на корме под пестрым навесом. Кормчий выкрикивал слова команды. Подняли якорь, весла погрузились в воду, и триера по дуге пересекла гавань, свернула в пролив и вышла в открытое море.

Пока триера плыла по проливу, братьям, стоявшим на высокой корме, вся усадьба была видна как на ладони. Они даже разглядели полускрытые ветвями платана каменные скамьи: листья на дереве еще только начинали распускаться.

— Почему наш отец переселился из Галасарны сюда, а не в старинную столицу острова Астипалею? — спросил Гиппократ у Сосандра. — Она же в те дни была гораздо больше Мерописа.