Факел

Затем они поднялись по лестнице, к воротам акрополя, но войти туда не смогли — слишком уж много народа собралось, чтобы послушать состязающихся музыкантов. Вскоре раздались громкие рукоплескания, судьи вручили награды победителям в игре на флейте, арфе и лире, и толпа разошлась.

Затем раздался голос глашатая, возвещавшего, что те, кто хочет услышать Геродота, Эврифона и Гиппократа, должны собраться в портике перед лестницей, ведущей в храм Аполлона. К Гиппократу подошел вестник и предупредил, что распорядитель празднества скоро вызовет его. Когда любители музыки разошлись, а их место заняли любители красноречия, на лестницу храма поднялся косский архонт Тимон. Он потребовал тишины, а затем позвал Геродота.

Когда Геродот поднялся на ступени, загремели рукоплескания. Затем на верхней площадке лестницы появился жрец Аполлона.

— А ведь я его знаю, — шепнул Гиппократ Сосандру. — Я боролся с ним на юношеских состязаниях. Он из Книда — прекрасный был борец. А потом он некоторое время учился медицине у Ктесиоха. Я слышал, что занятия эти он бросил, но то, что он стал жрецом, не знал.

Ветер развевал длинные волосы и белое одеяние жреца. Посмотрев на стоящих внизу, он сказал:

— Добро пожаловать, Геродот! Мы рады опять видеть тебя на Триопионском празднике.

Затем он передал Тимону лавровый венок, точно такой же, какой был на нем самом, и Тимон возложил его на голову Геродота, а тот повернулся к толпе и начал речь.

— Сегодня я буду говорить с вами, как Геродот Галикарнасец, хотя теперь я стал гражданином Фурий — далекого города на самом западе Италии. Там я пишу историю, дабы спасти от забвения деяния славных мужей. Человеческая память коротка. Даже подвиги героев скоро забываются, если кто-нибудь не воспоет их, как это сделал Гомер. Вот и я описываю великие и удивительные деяния греков и варваров, дабы они навеки получили свою законную долю меда славы. Розыски мои были тяжелы, путешествия долги, но мой труд вознаградили Афины, и я был почтен на Олимпийских играх; а ныне я радуюсь тому, что вы почтили меня своим вниманием перед ликом Триопионского Аполлона. Я, как и вы, происхожу из Дориды Заморской, ибо я родился здесь, в городе Галикарнасе. Дорийские греки с Пелопоннеса основали Галикарнас и те пять городов, которые ныне справляют этот праздник. Как свидетельствует история, этот восточный берег подарил Элладе ее величайших вождей. Под ним я подразумеваю не только побережье и острова нашей Дориды, но также берега и острова Ионии и Эолии к северу от нас. Врачи — асклепиады, которые прослеживают свое благороднейшее происхождение от Асклепия Фессалийского, усовершенствовали свое искусство здесь, в Карии. Теперь они обучают медицине всех греков, стекающихся в их древнюю школу, на Книде и, как мне сказали, в более новую — на Косе. Но ни один дорийский город здесь, на востоке, как бы ни гордился он своими предками, не остался чисто дорическим. Ваши предки женились на кариянках. Ученость нашей Дориды Восточной разделяют ионийские города к северу от нас, а также величайший из всех городов Ионии — Афины. Перикл, их прославленный первый гражданин, сказал недавно, обращаясь к своим соотечественникам: «Мы занимаемся философией, не утрачивая мужества». Он доказывал, что ионяне, обитающие к северу от нас, стали изнеженными и женственными под влиянием персов. Я же говорю ныне, что мы, доряне, сохранили мужество и не уступим в нем афинянам. И мы имеем также право утверждать, что учим всю Грецию, показываем ей, какими должны стать история и медицина в наши дни. История доказывает, что ученость распространялась с востока на запад. Недалеко к северу отсюда, в устье реки Меандр, лежит Милет, а разве не там Фалес, зачинатель философии, открыл ее миру? Я рассказал в своих трудах, как он сто пятьдесят лет назад предсказал затмение солнца. И не утверждал ли Анаксимандр, его ученик, что наш мир вместе с другими мирами вращается в пустоте? Разве Пифагор не родился на близлежащем острове Самосе? Он увел своих последователей далеко на запад, через море, в Италию, в Кротон. Однако теория чисел, арифметика и геометрия, которые они развили, — разве все это не возникло здесь, на востоке? Разве не был Гомер родом с острова Хиоса, а Сафо — с Лесбоса?

Мужчины и женщины, собравшиеся под колоннадой портика, носили дорогие одежды. Это все были люди весьма образованные, и они слушали Геродота с величайшим интересом. Внимательно следил за его речью и Гиппократ, пока не было упомянуто имя Сафо, но после этого он уже ничего не слышал. Оратор, храм, люди вокруг — все исчезло, и он видел только Дафну, слышал только слова Сафо: «Яблочко, сладкий налив, разрумянилось там, на высокой ветке» — и шепот Дафны: «Ах, Гиппократ!»

Он отвернулся и посмотрел на море. Но вместо моря он вдруг увидел живую Дафну и встретил ее взгляд. Дафна улыбнулась и тут же опустила глаза. Она стояла у дальнего конца портика, прислонившись к перилам, отделявшим его от стадиона внизу.