Факел

— Вот она! — шепнул Гиппократ брату и, к немалому его удивлению, начал поспешно пробираться сквозь толпу. Однако это удивление сменилось радостью, когда Сосандр увидел Дафну, рядом с которой остановился Гиппократ.

— Как она хороша! — прошептал он про себя. — Как хороша!

Пиндар, который видел эту сцену, тоже все понял.

Но Гиппократ, казалось, не замечал никого, кроме Дафны. Когда он приблизился, она смутилась и растерянно указала взглядом налево. Только тут он обнаружил, что рядом с Дафной стоят Эврифон и Олимпия. Эврифон посмотрел на него, но даже не кивнул, словно они не были знакомы. Олимпия улыбнулась ему любезнейшей улыбкой и что-то шепнула Эврифону.

Гиппократ повернулся к оратору, но слова Геродота по-прежнему не доходили до его сознания. Несколько минут спустя он наклонился к Дафне и прошептал так, чтобы услышала она одна:

— Яблоко на высокой ветке по-прежнему самое румяное, по-прежнему самое сладкое, но садовник рядом с тобой сердито хмурится и ничего не говорит.

Дафна быстро посмотрела на него.

— Зачем ты… — Ее щеки вспыхнули, губы задрожали, а на глазах блеснули слезы. Она отвернулась.

Гиппократ отошел, мысленно упрекая себя за опрометчивость. Люди вокруг громко смеялись. Видимо, Геродот не скупился на шутки.

— Да, — вновь услышал он голос оратора, — вы, восточные доряне, горды и держитесь особняком. Вы не позволяете другим грекам молиться в вашем храме. Вы не допускаете других греков к участию в ваших атлетических играх. Не то видим мы в остальной Греции. Любой свободнорожденный грек может выступить на играх в Олимпии, в Дельфах, в Немее, в Коринфе, но только не здесь, не на пышном празднике Аполлона Триопионского. Кулачный бой родился здесь, и вы посылали могучих кулачных бойцов и панкратиастов завоевывать победные венки на всех общеэллинских играх. Много лет назад этот союз из дорического шестиградия стал дорическим пятиградием. Гали-карнас был исключен из него только за то, что один из наших атлетов увез с собой треножник, полученный им в награду, а не посвятил его Аполлону, как того требовал закон. Сейчас я прочту вам из моей истории, как все произошло на самом деле, ибо об этом рассказывают по-разному и часто неверно. «Один галикарнасец, по имени Агасикл, одержал на состязании победу, но нарушил правило: треножник унес к себе домой и там повесил на гвозде. За эту вину пять остальных городов, Линд, Ялис, Камейр, Кос и Книд, исключили шестой город Галикарнас из участия в общем святилище».[16]

Среди слушателей послышался ропот, но Геродот поднял руку, призывая к молчанию.

— Я вовсе не хочу сказать, — воскликнул он, — что вам следует вернуть Галикарнас в свой союз или же допустить к участию в ваших играх весь свет. Это ваше дело. Но, говоря как историк, я хотел бы добавить еще одно: вы горды, но не будьте также и слепы, вы, жители островных городов и жители Книда, считающие свой полуостров почти островом. Берегитесь, говорю я вам. Времена былой безопасности прошли, и над вами также нависает угроза завоевания. История минувшего — это не история грядущих дней. Персы научились наносить удары с моря. Переносите свои города. Берите пример с Коса. Стройте укрепленные гавани, которые можно будет оборонять от нападения с моря — от нападения нынешних грозных военных кораблей! Я кончил.

И под оглушительные рукоплескания Геродот сошел со ступеней храмовой лестницы.

Вскоре, прервав гул оживленных споров, Тимон снова поднялся на ступеньки и позвал Эврифона. Снова на верхнюю площадку вышел жрец и Тимон надел лавровый венок на голову Эврифона, который тут же начал свою речь. Сначала он, видимо, волновался, но через минуту-две уже говорил размеренно и ясно. Он рассказывал историю карийских асклепиадов и довольно пространно описал свои собственные труды в Книде, а также труды своих родственников Ктесиарха и Ктесиоха.

Под шум рукоплесканий, которыми наградили Эврифона слушатели, Сосандр шепнул Пиндару:

— Он даже не упомянул о косских асклепиадах… Ты видишь Гиппократа?

— Да, — ответил Пиндар с высоты своего огромного роста. — Я время от времени посматривал на него. По-моему, он не слышал ни слова из этой речи.

Тимон уже вновь поднялся на лестницу и теперь тщетно поджидал следующего оратора. Дафна повернулась к Гиппократу и сказала:

— Тимон ждет тебя. — Но Гиппократ посмотрел на нее непонимающим взглядом, и она добавила: — Теперь твоя очередь говорить… Я хочу, чтобы ты отличился, — закончила она после паузы.

— А! — ответил он словно в бреду.

— Гиппократ! — позвал Тимон.

Толпа расступилась, и Гиппократ, пройдя по этому живому коридору, поднялся на ступени. На верхней площадке его уже ждал, улыбаясь, жрец Аполлона. Он даже спустился к нему и сам надел на него лавровый венок.

— Некогда как борец, — воскликнул он, — а теперь как асклепиад ты радуешь Аполлона Триопионского.

В толпе раздались громкие приветственные крики: пока Гиппократ жил при македонском дворе, слух о его прославленных исцелениях прокатился по всем городам пятиградия.