Факелоносцы

— Итак, я узнала сразу две вещи о своем повелителе, — прервала наконец молчание Нэсс. — У моего повелителя был отец, и его звали Флавиан… Нет, даже три вещи. — Голос ее вдруг утратил насмешливые интонации. Подняв глаза, Аквила увидел, что она смотрит на него так, как будто делает открытие. — И мой повелитель, оказывается, любил отца… А я-то думала, что он вообще не способен никого любить.

Но не успел он ответить, как послышался топот ног, а затем чистый высокий свист, и со скалы спрыгнул Арт со своим псом. Огромный Кабаль всегда вертелся около босых загорелых ног хозяина. Арт засыпал Аквилу вопросами об их обратном пути и потребовал, чтобы ему разрешили сопровождать эскорт верхом, как все мужчины, так что у Аквилы снова не хватило времени на свои собственные дела.

А наутро он уже усадил жену и сына в первую повозку вместе с другими женщинами и детьми, едущими к своим мужьям. Нэсс устроилась в самом конце повозки. Она завернулась в плащ, укутав им и ребенка, которого держала на сгибе согнутой руки. Аквила уложил ее узел с вещами, а женщина, что сидела впереди с тремя ребятишками, цепляющимися за ее юбку, повернулась к ней, чтобы помочь Нэсс устроиться поудобнее.

— Маленький уже щечки отрастил, — сказала она, наклоняясь к младенцу. — А имя-то у него есть?

— Да, — сказала Нэсс. — Его зовут Флавиан.

— Флавиан? — Женщина, как и Нэсс накануне, словно проверила имя на слух. — Какое солидное мужское имя для такого крохи. Да он просто маленький пескарик.

Нэсс поглядела на существо, закутанное в ее плащ, и свободной рукой слегка отогнула и придавила складки.

— Пескарик, — повторила она, а затем случилось неожиданное: она перевела взгляд на Аквилу и рассмеялась вместе с ним, как бы разделяя его добродушный смех, чего раньше она никогда не делала. — Пескарик, сын Дельфина, — сказала она.

Аквила дотронулся до ее ноги, выразив таким образом свою признательность за этот смех, а затем повернулся и пошел за Инганиад, чтобы стать во главе отряда.

Аквила был бесконечно горд тем, что у него есть сын, но только сейчас, возглавив, как обычно, конный отряд, охраняющий вереницу повозок, запряженных волами, он впервые за шесть лет почувствовал, что время уготовило будущее и ему…

Юный Арт ехал между Аквилой и Оуэном на собственной небольшой лошади, а рядом бежал его пес Кабаль. Аквила согласился на просьбу мальчика взять его с собой, и теперь лицо юного воина пламенело от гордости, как алый плащ; он всю дорогу не убирал руку с охотничьего ножа, словно знакомые долины Арфона, через которые вилась тропа, за одну ночь могли заполниться полчищами саксов.

— Я еду помочь Амбросию, — сказал он негромко, затем поднял голову и, словно обращаясь к горам, добавил: — Скоро мы загоним Морских Волков обратно в море!

Но все обстояло совсем не так просто, ибо, несмотря на то что еще прошлой весной у британцев теплилась надежда на победу, им недоставало людей окончательно загнать Морских Волков в море. Уже не в первый раз они отбрасывали саксов в юго-восточную часть провинции, но те в несметном множестве объявлялись снова и снова, лишь только ослабевал натиск. Вот и теперь, когда набирали силу боевые дружины Окты на севере (их неизменно заносил, как стаи диких гусей в октябре, любой сакский ветер), положение британцев оставалось угрожающим.

— Нам бы одну крупную победу! — воскликнул Амбросий. — Только одну, но такую, чтобы она как трубный глас прогремела на всю страну. Тогда мы собрали бы под наши знамена не только случайные горстки храбрецов, но к нам пришли бы князья думнониев и бриганты с их землями. И у нас была бы крепкая сплоченная Британия. И мы могли бы наконец загнать Морских Волков в море.

А пока ему приходилось решать старый как мир вопрос — как заставить сражаться армию, которая в разгар военной кампании только и думает что о жатве и о том, как бы поскорее вернуться домой, а когда воины вновь встают под знамена, то уже никто не помнит, чему их обучали раньше. Так что снова и снова вставал вопрос: как сделать из римлян, равнинных жителей, и горцев-кельтов единое войско, единый организм. А там, где замешаны кельты, задача эта трудновыполнимая.

Гораздо легче было с воинами Арфона — неразрывные узы между ними и вождем делали их верными приверженцами Амбросия. Однако к тем, кто пришел вслед за Молодыми Лисами, доверия у Аквилы не было.

Он поделился своими сомнениями с лекарем Эугеном, когда однажды зимним вечером они вместе шли из бань.

— Да, пожалуй. У меня самого давно уже есть сомнения на их счет, — сказал Эуген. Слова его прозвучали глухо сквозь толстые складки плаща, которым он закрывал лицо до бровей. — Несмотря на все усилия Амбросия, несмотря на нашу дружбу… даже браки, я с грустью думаю о том, что лишь Вортимер удерживает кельтов под нашими знаменами. Но жизнь одного человека — это слишком тонкая и ненадежная ниточка. Вот такие меня посещают мрачные мысли, друг мой.

— Но ведь есть еще молодой Паскент. Могу поклясться, он не предаст.