Факир

При появлении главной жрицы, индусы преклонили колена, трижды коснувшись головой земли, потом, подняв ее, продолжали сохранять почтительное молчание, боясь поднять глаза на ту, которую созерцает сама богиня, пребывая с нею все время с глазу на глаз.Один только Тиравалювер, по своему достоинству, как верховный жрец, оставался на ногах, устремив на девадаси пронизывающий взгляд. Когда она только показалась, он заметил в ней какую-то нерешительность, и, казалось, он хотел своим инквизиторским взглядом, сквозь волны шелка и газа, проникнуть в самую душу.

– Сита, – произнес он наконец, – ты можешь поднять свое покрывало. Обычаи наши позволяют в этот великий день верующим смотреть на твое открытое лицо.

Девадаси ничего не ответила, а только отрицательно покачала головой.

– Ты предпочитаешь оставаться с закрытым лицом? – продолжал верховный жрец. – Да будет по воле твоей! Но отвечай немедленно на мои вопросы. Я иду к тебе, Сита, к девадаси великой богини и как верховный жрец Нирваны спрашиваю тебя: сокровище, которое вверила тебе богиня через наши недостойные руки, цело ли? Верно ли ты хранила его?

– Я его сохранила!

– Готова ли ты поднять завесу, отделяющую нас от сокровища и представить пред наши недостойные глаза нового владыку, нового святого,, знаменитого и славного Сукрийяну?

– Я готова.

Девадаси произнесла эти короткие фразы на тамуль- ском наречии, тихим и следка дрожащим голосом. Выслушав ее ответы, верховный жрец нахмурил брови, но затем, незаметно пожав плечами, продолжал тоном человека, старающегося отогнать от себя закравшееся подозрение.

– Я произнесу сейчас обычное заклинание на мистическом треножнике, и когда окончу его, ты откроешь вход в святилище.

И, повернувшись, он направился к треножнику, на котором продолжало трепетать голубоватое пламя. Медленно левою рукою он провел над огнем три раза и затем, среди глубочайшего молчания, какое только можно себе представить, он начал громким и отчетливым голосом:

– Заклинаю богинею Кали и ее двумя небесными братьями, Джагернатою и Баларамою, Сивою, ее супругом, олицетворением которого она является, всемогущею силою и неземною красотою богини, матерью всякого Изобилия и плодородия земли, всем тем, что живет и дышит в этом видимом мире, прежде чем сойдет в божественную нирвану, – я, о, Смерть, заклинаю тебя услышать мой голос и возвратить нам владыку нашего, а твоего факира, Сукрийяну!..

Внезапно раздавшийся страшный звон от сильного удара в бронзовый гонг, у входа в храм, прервал заклинание верховного жреца. Этот удар был заранее установленным сигналом, которым туги, поставленные на страже вокруг храма, подымали тревогу в случае опасности с внешней стороны. Понятно, какое волнение произвел этот удар в рядах ниованистов

Все сразу повернулись к выходу. Верховный жрец остался с поднятой в воздух рукой, он видел, как в тени боковых нефов засверкали кинжалы.

Что же касается жрицы, все время продолжавшей стоять на одном и том же месте, то она, услышав гонг, почувствовала легкую дрожь во всем теле и быстрым движением руки опустила еще ниже покрывало, наполовину скрывавшее ее лицо.

Однако, напряженное ожидание не долго продолжалось. Бронзовые двери распахнулись и пропустили трех человек, которые быстрыми шагами направились к главному нефу.

Двое из этих людей, – парии атлетического сложения держали третьего, одетого в одежду браминов, и делавшего отчаянные усилия высвободиться из их железных рук. Но парии его крепко держали; подойдя к верховному жрецу, они почтительно склонили голову, ожидая его расспросов.

– Что случилось, – сказал Тиравалювер, – и кого вы ко мне привели?

Старший из парий ответил:

– Господин, мы только что задержали этого человека и в тот самый момент, когда он собирался проникнуть под своды Раджа-гопурама. На наш отклик он не овтетил. И, хотя он говорит на тамульском наречии и по платью принадлежить к касте браминов, мы признали в нем иностранца. А когда мы велели ему уходить, он отказался повиноваться.

– Отпустите этого человека, – сказал Тиравалювер, – и пусть он сам говорит.

Лже-брамин, почувствовав себя свободным от не особенно-то деликатных объятий парий, испустил вздох облегчения. Затем, сделав два шага вперед, он приложил руку к сердцу и поклонился, тщетно стараясь подражать индусским обычаям.

Ничего не возможно вообразить себе смешнее наряда этого неожиданного гостя. Индусские одежды, которыми он был покрыт, казалось, были сняты с какого- то утопленника, настолько они были мокры и в то же время смяты. Оно и понятно, потому что достойный мистер Токсон, которого, по всей вероятности, читатели без труда узнали, блуждал в течение нескольких часов в лесу, в поисках Гондапура, и, приняв на себя потоки разразившейся грозы, имел такой плачевный вид.

Однако, настолько он был нравственно удовлетворен тем, что отыскал, наконец, убежище нирванистов и достиг после стольких опасностей и трудов цели своих настойчивых поисков, что торжествующе улыбался своими неизменными золотыми очками.