Только одно занимало нашего чиновника: из всех столбцов, которые он должен был заполнять, один всегда оставался пустым, это замечания. Но после недолгого размышления он открыл причину этого. Те единственные, которые могли делать замечания относительно консервов, были солдаты и матросы, употреблявшие консервы, а мнения их никогда не спрашивали.
Пензоне похудел и побледнел за этой бесплодной работой и, без сомнения, достаточно изучив дело в полгода, отправился к своему непосредственному начальнику, офицеру академии, проводившему целые дни за кулисами театра Клини. Пензоне попросил у него, во- первых, перемены, если возможно, образа занятий, и, во- вторых, прибавки жалования.
Перед этой двойной просьбой начальник, несмотря на свою солидность, не мог удержаться от восклицания и ответил Пензоне, что срок для сверхштатных определяется в два года, по истечении которых им предоставляется право участвовать в конкурсе и только тогда, в случае успеха, они поступают на место с окладом в две тысячи четыреста франков, а пока, в ожидании будущих благ, Пензоне может продолжить свое дело, не докучая бесполезными просьбами своему начальству.
После этого Пензоне осенила гениальная мысль. Он часто от матери слышал о мистере Токсоне, его дяде, которого она в последнее время совершенно потеряла из виду, но который однако раз в год присылал ей письмо, правда, немного сухое и официальное, что, впрочем, объяснялось складом характера американцев. Из корреспонденции мать и сын знали о карьере ученого, хотя и без писем газеты достаточно прокричали об его открытиях и прославили его имя. И вот в один прекрасный день Эдгар взял лист превосходной министерской бумаги с заголовком – Французская республика – Морское ведомство, – и написал своему дяде.
Он яркими красками набросал свое положение,
высказывая сильное желание сделать более лучшую карьеру, описал род своих занятий и каких усилий ему стоило добиться даже этого. Если ему нет места в Старом Свете, то не может ли ему дядя поискать такового в Новом?
Ответ ученого не заставил себя ждать. Он был короток, но многозначителен.
Дорогой Эдгар! – писал дядя.
Твое содержание слишком незначительно, чтобы на него можно было прожить. У нас на это не пошел бы даже самый последний негр. Мне нужем лаборант в мою лабораторию. Если ты согласен занять это место, я его оставлю за тобой. Уведоми меня, во всяком случае. Если твоя мать захочет тебя сопровождать, то она будет желанной гостьей в моем доме и заменить моей дочери мать, которую Господь отозвал к себе и которую я оплакиваю вот уже два года.
Искренне любящий тебя,
Д.-Т.-А. Токсон.
P. S. – Посылаю тебе на переезд пятьсот долларов.
Это письмо повергло Пензоне в безграничную радость. Он прочитал его в 8 часов утра, в полдень получил бумагу об отставке из рук самого начальника, не ожидавшего, чтобы так легко отказывались от права на пенсию, этого идеала каждого француза – а в половине седьмого был по дороге в Гавр.
Вдова Пензоне поздравила сына, но отказалась следовать за ним. Ни за что в мире она не соглашалась покинуть Гавр, где почивал последним сном ее возлюбленный, а что касается сына, то пусть он отправляется один, напутствуемый ее благословением.
Таким образом, Пензоне сделался лаборантом мистера Токсона.
Уже год прошел, как он занимал эту должность, и под руководством своего дяди сделал большие успехи в науках. Несмотря на наружную суровость, ученый в глубине души питал к своему племяннику нежное чувство вместе с некоторой доле презрительного сожаления, как к потомку другой расы, и какой расы! – менее практичной и более других легкомысленной! – К французской расе, настолько отличной от янкикоторым мистер Токсон, в своей национальной гордости, не был далек от мысли приписывать умственное превосходство над остальными народами и будущее господство над Вселенной.
Пензоне по обязанности занимался естественными науками и, благодаря своим способностям, делал в них немалые успехи, – и, между прочим, не чувствовал к ним особенной любви – его стремления были иные Он превосходно проделывал реакции над различными веществами, но теоретическая часть науки занимала его только наполовину: часто он зевал над черной доской, испещренной формулами и чертежами. И с каким удовольствием по окончении работы он выходил из лаборатории! С какой нескрываемой радостью он освежал свою разгоряченную кровь, расправлял свои мускулы предаваясь занятиям разного вида спорта, которым его физическое воспитание положило доброе начало. Верховая езда, бокс, фехтование, – Пензоне увлекался всем этим! Он, как стрелок, не имел себе равного. Из револьвера и пистолета он бил без промаха, за что в Чикагском клубе атлетики единогласно получил пальму первенства. Сам мистер Токсон был в восторге от этого.