Факир

Гуссаин, спрятавшийся за колонной нисколько, по-видимому, не удивлялся красоте незнакомки. Однако, одна подробность ее костюма невольно привлекла его внимание, – это была фали, маленький золотой амулет на металлической цепочке, висевший у нее на шее.

Этот фали, с виду похожий на тот, который надевают молодые супруги, но для опытных глаз посвященного имеющий массу мелких отличительных признаков, указывал, что молодая женщина принадлежит к классу дева- даси, баядерок, нечто вроде древних весталок, которым некоторые киты Индии вверяют охрану своих таинственных святилищ. В этих святилищах баядерка должна, под страхом смерти, бодрствовать около идола, и фали, который она носит, служит символом ее брака с грозным божеством.

Гуссаин, догадавшись по амулету о социальном положении женщины, за которой подсматривал, возымел еще большее желание подслушать ее разговор с китмудгаром.

– Кабир, брат мой, – умоляла она, заклинаю тебя,- спаси меня!

Теперь было очевидно, что жрица была сестрою китмудгара.

Однако он, казалось, нисколько не был растроган этой мольбой, и устремил на сестру свирепый взгляд.

– Скажи же мне, наконец, вскричал он с угрозой, как все произошло!

– Я уже говорила тебе. Вчера я вошла в святилище, чтобы все приготовить и вдруг, к ужасу своему, заметила, что ящик похищен.

– Почему ты не уведомила верховного жреца, Тиравалювера, о пропаже ящика?

– Этим бы я подтвердила свою вину, что равносильно смертному приговору.

– Так для чего же ты говоришь об этом мне?

– Потому что этой ночью все непременно откроется. Я должна снять покрывало, закрывающее вход в святилище. Что со мной будет, когда все увидят, что оно пусто? Всю ночь я провела в слезах и, наконец, подумала о тебе.

Метис слушал свою сестру и ни один мускул его лица не дрогнул, ни одной искры жалости не блеснуло в его глазах. Наконец, он сказал:

– Слушай, Сита. Ты предала Кали и преступила ее законы. Ты допустила похитить священный ящик, данный на хранение тебе, и ты вдруг осмеливаешься молить меня о спасении! Не воображаешь ли ты, что я стану укрывать тебя от заслуженной кары! Или ты не знаешь, с кем ты говоришь?

– Я знаю, – тихо ответила девадаси, – знаю только одно, что ты мой брат; я знаю, что одинаковая кровь течет в наших жилах, и думаю, что ты, во имя нашей матери, не откажешься помочь мне.

– Тебе помочь?!. В чем? Как?

– А, почем я знаю!.. Сначала спрятаться здесь, а потом бежать, но куда? Я знаю свою секту, знаю, что меня будут преследовать, пока не насытятся моей кровью. А ты такой мужественный и ловкий, ты можешь отыскать для меня неизвестный никому уголок, где я безопасно пробуду некоторое время, а затем дашь мне другую одежду, денег, и я уйду далеко, далеко… может быть мне придется бежать из Индии и от кинжала правосудия.

Кабир не отвечал. Скрестивши на груди руки, оннеподвижно стоял перед сестрой. Темный огонь сверкал в его глазах. После продолжительного, тягостного молчания он начал говорить:

– Знаешь ли ты, какую я давал клятву, когда, будучи еще юношей, презираемый всеми и ненавидя всех, я предал свой дух Нирване и Кали, доброй богине, покровительнице угнетенных, и мстительнице за них?

– Увы! – прошептала молодая девушка.

– Клятва, которую требует богиня от своих последователей и которая только одна может дать доступ в таинства, требует чтобы посвящаемый отказался от всего земного, не имел ничего общего с людьми, отрекаясь от друзей, от семейства, от богов, когда богиня потребует крови от его крови и мяса от его мяса! И эту клятву я дал. Помнишь?

– Увы!

– Я ее дал и сдержу. Ты ведь тоже давала клятву. Сегодня я узнаю, что, по твоей оплошности, божественные таинства поруганы и открыты нашим врагам! Ибо англичане открыли священный ящик и нашли в нем нашего святого, и вскоре, без сомнения, мы увидим, что в наши убежища проникают их солдаты, мы подвергнемся следствию, розыску, даже, может быть, казням… И ты хочешь, чтобы я принял участие в твоей измене и твоем бесчестии!..

– Я сестра твоя!

– У меня нет сестры. Кали и ее последователи – мое единственное семейство. Без братьев моих, нирванистов, я оставался бы метисом, гонимым отовсюду и от всех вследствие своего несчастного происхождения, и влачил бы самое жалкое существование. Но они, не разделяющие глупых народных предрассудков, не признающие ни каст, ни происхождения, и для которых все, поклоняющиеся Кали, являются братьями, связанными общими таинствами, – они приняли меня, открыли мне свои объятия и сделали из раба, каким я был, человека. Я отрекаюсь от тебя, и проклинаю тебя! Я не брат твой, но судья. Так как ты предала нас, то я осуждаю тебя, и ты сейчас умрешь!

И быстро выхватив из-под одежды кинжал с коротким крепким клинком, он занес его над головой сестры.- Пощади! – вскричала Сита, бросаясь перед ним на колени. – Пощади! Кабир, сжалься, не убивай меня!

– Ты должна умереть и умрешь,- говорил метис, отыскивая глазами место, куда бы ее поразить.

– Сжалься! Я так еще молода, я не хочу умирать! Пощади!