Зная число рождений в округе, мы могли определить число смертей, ориентируясь на 26-процентный уровень детской смертности в стране. Недавняя перепись населения дала нам число рождений в городе — около 3000 в год. Численность населения округа в пять раз превосходила городскую, поэтому мы прикинули, что число рождений тоже в пять раз больше — 15 000 в год. Вычислив 26 процентов от них, мы увидели, что я должен был стремиться предотвратить 3900 детских смертей в год, причем только 52 ребенка умирали в больнице. Я выполнял лишь 1,3 процента своей работы.
Теперь у меня была цифра, подтверждающая мои подозрения. Обеспечение доступа к базовому здравоохранению на территории всего округа помогло бы лечить диарею, пневмонию и малярию на ранних стадиях и спасать больше жизней, чем постановка капельниц смертельно больным детям в больнице. Я считал, что не имею права тратить больше ресурсов в больнице, пока подавляющая часть населения — и 98,7 процента умирающих детей, которые не попадали в больницу, — не получит доступ к базовому здравоохранению.
Мы стали обучать деревенских фельдшеров, чтобы вакцинировать как можно больше детей и начинать лечение опаснейших болезней как можно раньше — в небольших медпунктах, куда могли добраться даже те матери, которым приходилось идти пешком.
Такова жестокая математика нищеты. Казалось бесчеловечным отворачиваться от умирающего ребенка, чтобы увидеть сотни безымянных детей, которые умирали вне поля моего зрения.
Я вспомнил слова Ингегерды Рут, которая работала сестрой-миссионеркой в Конго и Танзании, а затем стала моей наставницей. Она всегда говорила мне: «В крайней нищете не стоит стремиться к совершенству, иначе получится, что ты крадешь ресурсы из мест, где им найдется лучшее применение».
Уделяя слишком много внимания страданиям одного человека, мы рискуем направить все ресурсы на решение лишь малой части проблемы и спасти в результате гораздо меньше жизней. Этот принцип работает везде, где приходится распределять ограниченные ресурсы. Людям сложно говорить о ресурсах, когда на кону стоит спасение жизней, увеличение их продолжительности или повышение их качества. В таких ситуациях разговоры о ресурсах кажутся проявлением бессердечия. И все же, пока ресурсы не бесконечны — а они всегда не бесконечны, — гуманнее всего обдумать ситуацию и понять, как использовать их по максимуму.
В этой главе содержится огромное количество данных о мертвых детях, потому что спасение детских жизней я считаю важнее всего остального. Я рискую показаться жестоким и бессердечным, считая мертвых детей и говоря об экономической эффективности их спасения. Однако, задумавшись об этом, вы поймете, что попытку найти наиболее экономически эффективный способ спасения как можно большего числа детских жизней никак нельзя назвать бессердечной.
Ранее я призывал вас смотреть на отдельные истории, скрывающиеся за статистикой, а теперь прошу взглянуть на статистику, которая теряется на фоне отдельных историй. Мир не понять без цифр. Но одних цифр для его понимания мало.
Вы склонны делать из мухи слона. Я не хочу вас обидеть. Людям вообще свойственно неправильно оценивать масштабы происходящего. Мы смотрим на одинокую цифру и инстинктивно переоцениваем ее важность. Так же инстинктивно, как в больнице в Накале, мы переоцениваем важность отдельного случая или идентифицируемой жертвы. Именно этим обусловлен наш инстинкт размера.
Пресса дружит с этим инстинктом. Фактически журналист считает своей профессиональной обязанностью заставить любое событие, факт или цифру казаться важнее, чем они есть на самом деле. И журналисты знают, что люди считают бесчеловечным отворачиваться от страданий других людей.
Два аспекта — инстинкт размера вкупе с инстинктом негатива — заставляют нас систематически недооценивать прогресс, который наблюдается в мире. При ответе на вопросы о глобальных пропорциях люди обычно говорят, что базовые потребности удовлетворяет лишь 20 процентов населения планеты. На самом деле в большинстве случаев правильный ответ — 80 или почти 90 процентов. Доля вакцинируемых детей — 88 процентов. Доля людей, имеющих доступ к электричеству, — 85 процентов. Доля девочек, учащихся в начальной школе, — 90 процентов. Использование таких огромных цифр на фоне картин страдания, постоянно рисуемых благотворительными фондами и прессой, искажает мировосприятие людей, которые систематически недооценивают эти показатели и этот прогресс.
В то же время мы систематически переоцениваем другие показатели. Процент иммигрантов в наших странах. Процент людей, выступающих против гомосексуальности. В каждом из случаев, по крайней мере в США и Европе, наши представления гораздо страшнее реальности.