Фактор беспокойства (СИ)

На том и закончился мой самый первый день гастролей в Нью-Йорке. Да, лишь первый, а сколько всего уже произошло, даже голова кругом идёт. На следующий день начались совместные репетиции оркестра и труппы, и я полностью выпал из реальности. Благо через три дня ко мне на помощь пришёл маэстро Тосканини. Артуро оказался не только прекрасным дирижёром, но и отличным театральным режиссёром, азартно наблюдавшим за репетицией тоже из оркестровой ямы. Ух! Как он гонял артистов по сцене, раз за разом останавливая репетицию и заставляя актёров вновь повторять «запоротые» сцены. Константин Сергеевич Станиславский удавился бы от зависти со своим «Не верю!» глядя на то, как взбешённый Артуро рассвирепевшим медведем вылетает «из засады» и галопом несётся к «виновнику торжества». И пусть бы он при этом просто нецензурно выражался, в конце концов к этому можно привыкнуть. Так нет же! Обязательно по дороге что-нибудь «приватизировал» у музыкантов и прихватывал с собой в виде «оружия возмездия».

Чаще всего этим «оружием» оказывался скрипичный смычок или флейта пикколо, хотя конечно же всё равно «птичку жалко», но что если он прихватит с собой гобой или фагот? Эти музыкальные инструменты серьёзные, крепкие и довольно увесистые, тут недалеко и до членовредительства. Но обычно всё заканчивалось швырянием невинного инструмента об пол, с последующим его яростным затаптыванием, а виновник «инцидента» получал порцию нецензурной брани на всех языках мира и маэстро знал толк в ругани и бранных выражениях! Но как ни странно, такой метод «режиссуры» оказался довольно действенным. К концу второй недели уже никто из вокалистов и помыслить себе не мог, чтоб «проспать» свой выход или ошибиться в исполнении арии. Массовка вообще играла так, словно она и правда жила той жизнью, что написана в сценарии. Никакой фальши или наигранности. Тот путь, что во Франции занял у меня полтора месяца, наша бродвейская труппа прошла за три недели. Вот что с артистами крест животворящий Артуро Тосканини делает!

* * *

Завтра четырнадцатое июля, суббота и день нашей Премьеры. Но как ни удивительно, никакого мандража у меня и в помине нет. Музыканты волнуются, артисты на взводе, Шуберт весь как на иголках, даже Артуро Тосканини непривычно молчалив и скуп на жесты, а вот я спокоен как удав и мне всё пофиг. Перегорел. Но не от волнения за спектакль, а от осознания того факта что на моей карьере лётчика можно ставить жирный крест. Две предыдущие недели ознаменовались сразу двумя премьерами, в Берлине и в Москве. И если Берлинская постановка наделала много шума и вызвала волну обсуждений в газетах, то Московская прошла довольно спокойно и незаметно, но её последствия для меня оказались более значимыми. Вот после этих премьер на меня и накатила волна депрессии. Полная апатия и равнодушие к своей дальнейшей судьбе. Не о том я мечтал…

Всё-таки, наверное, это предопределено свыше и мифические Норны давно лелеяли свои коварные планы в отношении Германии, заранее сплетая свои нити в узелок на день тридцатого июня тридцать четвёртого года. В моём времени в этот день началась операция «Колибри» упрочившая положение Адольфа Гитлера. В этом времени «Ночь длинных ножей» произошла гораздо раньше, но премьера моего мюзикла под управлением Клеменса Крауса, главного дирижёра и по совместительству директора Берлинской государственной оперы, последствия для Германии вызвала не менее значимые.

Начавшиеся репетиции совершенно вытеснили из моей головы все мысли о предстоящих премьерах мюзикла и для меня «гром грянул» совершенно неожиданно. Премьера спектакля в Берлинской Опере анонсировалась на семнадцать часов субботы, но вначале оркестром уже традиционно был исполнен нацистский гимн. А затем «Вождь немецкого народа» прямо из ложи произнёс импровизированный «короткий спич», но видимо «в процессе» немного увлёкся перед микрофонами и эмоциональное выступление непревзойденного оратора растянулось почти на полтора часа, после чего Премьера и началась.

Разница во времени между Нью-Йорком и Берлином составляет шесть часов, от того вечерние газеты лишь вскользь и без подробностей упомянули о прошедшей в столице Германии премьере моего спектакля. А вот утром уже «бабахнуло». Видимо всю ночь корреспонденты не покладая карандашей из рук лихорадочно строчили и правили статьи, а затем пересылали их в редакции своих газет. Речь фюрера тоже упомянули, но как-то без особых подробностей, видимо приберегая детали для последующих сообщений, но вот по самому мюзиклу прошлись с огоньком и от души. Кто-то с юмором, кто-то со стёбом. Где-то звучали откровенные пасквили, где-то восторженные панегирики, всё в зависимости от направленности и ориентации редакции издания. Но равнодушных не осталось, высказались все, даже далёкие от мира музыки и вообще от культуры. Вой поднялся знатный, хорошо хоть что лично меня он никаком боком ни касался.