Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю

Результат, по его собственному признанию, не был «высокохудожественным». Ну и пусть: главное, ему платили 333 фунта за обработку каждой книги, точнее, он получал 333 фунта, а его многострадальный секретарь Эдди Марш, который в действительности писал пересказы, получал 25 фунтов. И сверх того, были ужасающе ограблены налоговики – благодаря исследованию Питера Кларка мы узнали об эффектном маневре.

Черчилль был вправе продолжать литературный труд, даже когда занимал министерский пост. Он это и делал, например работал дальше над «Мировым кризисом», став канцлером казначейства в 1924 г. Тем не менее он решил (или это ему подсказал какой-то блестящий бухгалтер), что, надев мантию отца, который также был канцлером, он перестал быть «автором». И те гонорары, которые он получал, – а в сумме они составляли 20 000 фунтов – должны были квалифицироваться не как заработок, а как «прирост капитала».

Абсурдным следствием этого было то, что он не заплатил ни пенни налога! Всем – «Поля Роже»[25].

«Надо быть круглым идиотом, чтобы писать не ради денег», – часто говорил он, цитируя Сэмюэля Джонсона, но, разумеется, в его случае это было далеко от истины. Он писал, поскольку этого требовал его темперамент.

Креативно-депрессивное устройство его личности означало, что сочинительство (или живопись, или кладка кирпича) было способом удержать «черного пса» депрессии на привязи. Он писал ради того чувства облегчения, которое приходит, когда уложены 200 кирпичей или за день написаны 2000 слов.

Главным образом он занимался журналистикой, историей, писал биографии, потому что литературный труд для Уинстона Черчилля был – если подправить слова Клаузевица о войне – продолжением политики иными средствами. Эти бурные писательские усилия были его самым мощным оружием в различных кампаниях – против индийской независимости или против самоуспокоенности в отношении Гитлера.

Он мог драматизировать события и персонажей так, как удавалось мало кому из политиков, добавляя эмоции и краски, чтобы это послужило его делу. Невилл Чемберлен произнес фатальные слова, что Чехословакия – далекая страна, о которой мы мало знаем. А у Черчилля было литературное и творческое мастерство, чтобы сделать эту трагедию близкой, довести ее до сознания многих – даже тех, кто никогда не задумывался о Чехословакии.

К тому времени, когда он пришел на Даунинг-стрит в мае 1940 г., он настолько много написал и прочитал об истории, что у него выработалось исключительное понимание событий, он видел их в контексте и осознавал, что должна делать Англия. Дж. Г. Пламб издевался над тем, что ему представлялось черчиллевским упрощенным восприятием и самодовольной верой в британское величие.

«Эхо либеральной галиматьи долгим гулом разносится от главы к главе», – говорил он и тем самым атаковал главную идею, которой руководствовался Черчилль всю свою жизнь: тем, что есть что-то особенное в подъеме Англии и становлении свободы в ней, в пути отвоевания вольностей у короны, в укреплении независимого и демократического парламента.

Ха, сказал Дж. Г. Пламб. По его словам, «прошлое – это бессмысленное зрелище, оно ни на что не указывает и не предвосхищает будущего». Что же, когда я вижу мир сегодня, я думаю, что Пламб неправ. Посмотрите на окраины бывшего Советского Союза, на события во время Арабской весны – большинство людей сочтут, что за эти идеалы по-прежнему сражаются и что за них стоит сражаться.

Нашей стране и миру сильно повезло, что Черчилль был в состоянии выразить свое видение с такой уверенностью. Он знал, что Англия, при всех ее недостатках, дала миру – и это вселяло в него уверенность в конечной победе.

И кое-что еще в его литературных упражнениях выдвинуло Черчилля на первый план в 1940 г. Даже Пламб признает, что в исследовании жизни Мальборо Черчилль проявляет дирижерскую способность размещать и координировать материал, переходя от Голландии к Парижу, а затем к Лондону и морским просторам. Он инстинктивно чувствовал, какой аспект и в какой момент нуждается во внимании, в то время как главное повествование движется вперед. Примерно так же он руководил страной во время войны.

Наконец снова вернемся к фигуре, которая расхаживает вперед-назад по кабинету в Чартвелле и диктует миссис Пирмен или Эдди Маршу. Ведь требуются непомерные умственные усилия, чтобы подобрать правильные слова в голове и загрузить их на конвейерную ленту языка, чтобы они предстали в виде, пригодном для печати.

Разумеется, эта бесконечно повторяемая тренировка в устной речи совершенствовала Черчилля не только как писателя, но и как оратора. Сегодня мы, возможно, маловато читаем его книги, но помним, как его речи гальванизировали нацию.

Как мы сейчас увидим, величайший оратор нашей эры не всегда говорил гладко и хорошо.

Глава 7 Он мобилизовал английский язык