Фактор фуры

По воде споро ковылял желто-синий городской паромчик. Перед моим носом по мокрой набережной сначала в одну, потом в другую сторону, счастливо оба раза улыбаясь, проехала крашенная в рыжий цвет девица на велике с ярко-красными дисковыми колесами. Хотелось ее убить… Вру - не хотелось. Ничего не хотелось… Трясли телесами мясистые блондинистые джоггеры. Молодой парень-велорикша проволок коляску с древней старухой и маленькой девочкой.

Я прислушивался к собственным ощущениям. Бесполезняк. Radio silence.

И тут я вспомнил про Мишку Попова. Без особой надежды. С Мишкой мы дружили еще в медицинском: я учился на невролога, Майкл - на анестезиолога. Он, в отличие от меня, профессии не изменил - но изменил родине. В конце девяностых уехал в Германию: на еврейке женился - уж не знаю, специально ли как на средстве передвижения или нет, но за бугром они вскоре развелись, после чего Попов подцепил уже немецкую фрау. В Дойчланде он, дипломированный врач, прилежно погорбатился медбратом, потом получил тамошний сертификат - и сейчас, насколько я знал (связь мы поддерживали - но крайне нерегулярную), был вполне устроен. Жил он в Гамбурге. Гамбург был отсюда совсем недалеко…

Координат Попова у меня с собой, естественно, не осталось. Я не был даже уверен, есть ли они в моем мейл-боксе или у кого-нибудь дома, кому можно позвонить… Глаза после ночи в Хитроу слипались.

Я пересчитал железные кроны (последнюю английскую бумажку разменял в аэропорту; это было все). Я не знал, ржать или плакать. У меня, правда, имелась еще старая российская кредитка, которую я захватил на всякий пожарный, - на том счете должно было лежать, если я правильно помнил, тысяч пять рублей. Сумма, отделявшая меня от судьбы бомжа.

Завсегдатаи спали на столах. По столам же ходили собаки, доедая с оставленных тарелок. Собак тут вообще было огромное количество, и вели они себя максимально привольно, никем не приструняемые: предельный либерализм в этом заповеднике предельного либерализма распространялся на всех без исключения. Кристиания в концентрированном виде являла все минусы и плюсы «левого уклона»: от повсеместной раздолбанности и замусоренности (забавный и неслучайный контраст с утрированной чистотой-буржуазностью города и страны) до дешевизны - в здешних кабаках все было раза в полтора дешевле, чем даже в недорогих за кристианским заборчиком. Зато собаки на столах… Зато хочешь - забивай косяк в открытую (кумаром тут несло повсюду)… В общем, кому что. Нет, менты были и бродили внушительными прайдами по четыре, но не проявляли ни малейших признаков хватательного не то что задора - интереса. (Кто-то когда-то писал, что Кристиания похожа на «совок» в миниатюре. Полный бред: ничего быть не может полярнее, чем тюряга и хиппарский сквот.)

Я сидел за влажным от недавнего дождя столом открытого Cafe Nemoland в окружении стилизованных скульптур, колоритных местных неформалов и унифицированных пришлых туристов (последние преобладали), тянул разливной Traditional Pilsner и вяло думал, что в условиях окончательно и бесповоротно победившей толерантности логичным образом обессмыслился и нонконформизм, сама идея протеста. Не знаю, хорошо это или плохо. То есть, конечно, хорошо (когда никто не мешает тому, кто никому не мешает) - но… скучно. И, боюсь, бесперспективно.

Жуткая банальность, но святая правда: в Дании как нигде ощущается старость Европы. Сытые, добрые, сонные… если не полумертвые. На центральном столичном туристическом променаде даже в будний день большинство магазинов и изрядная часть кабаков закрывается в шесть вечера…

Из интернет-кафе я влез в свой почтовый ящик и нашел-таки там адрес Михаэля. Написал. Задействовав российскую карточку, вселился в дешевый по местным меркам и несусветно дорогой по всем остальным (включая германские и даже британские) отель рядом с вокзалом. Открыл бутылку аквавита из аэропортовского такс-фри и стал ждать ответа.

Вдруг напала неостановимая икота.

За окном были открытые продуваемые пространства, ветряные электростанции (не иначе спроектированные по заказу «Мерседеса» - конфигурация трех лопастей повторяла пацифистский его логотип) на грязноватом пасмурном фоне. С левой, моей, стороны розоватая рассветная полоска обозначила редкие силуэты полуободранных деревьев.

…Добрый Михаэль ответил на «мыло», я ему перезвонил. Он по-прежнему жил в Гамбурге, в ближнем пригороде, и был готов меня принять, не уточняя, на какой срок. Я снова отчасти поверил в человечество и купил билет на автобус. Я чувствовал себя как в анекдоте про бомжа (этот социальный типаж все чаще посещал мои мысли): «А жизнь-то налаживается!..»

Задремал и проснулся с головной болью. Дождь резал в лобовуху со звуком бесконечно разворачиваемого тонкого полиэтиленового пакета. По автобану в тучах водяной пыли неслись - много быстрее ста км - машины с включенными фарами. Все было серо. Судя по времени, до Гамбурга оставалось чуть.

Я прижался лбом к холодному стеклу - в череп передалась неприятная вибрация. Капли с той стороны окна ступенчато соскакивали вниз в такт подрагиваниям автобуса.