Фактор кролика

Мы смотрели друг на друга. Я был прав: лицо у него немного опухло. Но хуже было другое: он выглядел смертельно серьезным. А. К., похоже, не следил за нашим разговором. Но я знал из опыта, что его видимая пассивность способна по щелчку пальцев перейти в активность. Я достал из кармана куртки проездной и протянул его Игуане.

— Спасибо, — улыбнулся он змеиной улыбкой.

Я промолчал. Игуана сунул проездной себе в карман так спокойно и уверенно, словно это был его собственный проездной. Он откинул голову назад.

— Так я чувствую себя гораздо лучше. Честно говоря, не хотелось намочить штаны. А что насчет тебя?

Я ничего не ответил.

— Дело вот в чем. Ты садишься в электричку, как обычно, и думаешь, что твоя поездка будет такой же, как всегда, — спокойной и прекрасной. Но тут появляется какая-то сволочь и говорит тебе, что ты больше не можешь купить билет на электричку в самой электричке. Или еще какую-нибудь такую же хрень. И после этого тебе уже не кажется, что электричка едет так же, как ездила раньше. В ней стало малость холоднее.

Я знал, о чем он говорит. О своем боссе. О моем мини-банке. О том, что мое деловое предложение было принято всерьез, несмотря на ухмылки и смех Игуаны.

Он побарабанил пальцами по колену. А. К. достал из кармана своего черно-белого спортивного костюма телефон и развернул его экраном ко мне. На экране — фотография, на которой я лежу, зарывшись лицом в пах голой женщины. Обе мои руки подняты вверх, и одна из них показывает — случайное совпадение — знак победы. Маловероятно, что человек, впервые увидевший этот снимок, решит, что это постановка. Впечатление, что я запечатлен в момент полного довольства жизнью. Игуана кивнул А. К., тот вернул телефон в карман и продолжил то, что умел делать лучше всего — тупо смотреть перед собой.

— Небольшое напоминание, прежде чем мы перейдем к обсуждению графика. — Он наклонился вперед, вплотную приблизив ко мне лицо. — Что скажешь? Когда я могу прийти и забрать свои первые пятьдесят тысяч?

До меня доносилось его дыхание — смесь нечищеных зубов и плохо переваренной пищи.

— У меня нет пятидесяти тысяч евро, — честно сказал я. За одну неделю я выдал много займов и оплачивал долги Парка из возросших прибылей, в чем и состояла суть плана. В результате счет Парка практически опустел. Поступления начнутся со следующей недели, когда заемщики начнут возвращать кредиты с процентами.

— Когда? — спросил Игуана. — Это был вопрос. Мне плевать, сколько раз деньги должны прокрутиться через твою вонючую систему. Меня не волнует, что ты будешь проверять и перепроверять каждую сделку по шестьсот раз. Я спрашиваю: когда? Ты понимаешь, что означает этот вопрос? Так что доставай свой календарь, Эйнштейн.

Я ничего не ответил.

— Хорошо, — продолжил он. — Поскольку ты сегодня на удивление туп и у тебя нет никаких предложений, я сам скажу тебе когда. Можешь занести это в свой календарь.

Я молчал.

— Или мне попросить А. К., чтобы применил к тебе свои методы?

— Да, я могу это записать, — сказал я.

— Я отправляюсь в небольшую поездку. Так что в понедельник через две недели будет в самый раз. Времени тебе хватит. Двадцать пять тысяч за неделю. Уверен, это ты сосчитаешь. Ты умный мальчик. Две недели.

Наконец Игуана от меня отодвинулся. Температура возле моего лица сразу упала на несколько градусов, а воздух стал чище. Электричка замедлила ход. Мы прибыли в Мартинлааксо. Игуана уперся рукой в колено, встал, посмотрел на меня сверху и вниз, но ничего не сказал и молча направился к выходу. А. К. дождался полной остановки электрички и тоже поднялся со своего места. Меня в очередной раз поразила его способность быстро и беззвучно двигаться. Для такого громилы он ловок как лисичка. Он ступил на платформу, и я на секунду увидел их спины. Электричка снова тронулась.

В эту минуту я услышал с двух концов вагона голоса:

— Готовьте билеты, пожалуйста.

16

Эса сидел в своем большом кресле перед стеной мониторов, словно король, у которого отняли королевство. Эса не имел возможности ни на что влиять — его работа заключалась в том, чтобы просто наблюдать за происходящим в Парке. Воздух в его комнате был таким спертым, что его можно было резать ножом. Густой, с отчетливыми серными парами, происхождение которых я не хотел идентифицировать. Не в последнюю очередь из соображений самосохранения. Аппаратная производила впечатление едва освещенной студии жертвы клаустрофобии, потому что Эса выключил все лампы и светились только мониторы. Все вместе напоминало нечто среднее между декорацией научно-фантастического фильма и моими воспоминаниями об армейской казарме.

Я видел, что мой визит его удивил. Еще больше его удивила моя просьба.

— Что-то случилось? — спросил он. — У нас есть все видео, но я их не смотрел. Я же не знал, что что-то не в порядке.