Лаура стояла в коридоре под потолочной лампой, и оттого казалось, что ее буйные волосы горят. Фигурально выражаясь, разумеется. Туули наполовину спряталась в дверном проеме справа. Я поздоровался, и она совсем исчезла.
— Заходи, — сказала Лаура.
Я сделал несколько шагов и закрыл за собой дверь. Повернулся к ней. Теперь мы, она и я, стояли рядом. В доме Лауры Хеланто. В нем тепло и светло. Мои ноздри уловили аромат лазаньи. Я подумал, что именно так и должно пахнуть в хорошем доме. Лаура смотрела на меня. Мне хватило доли секунды, чтобы понять: она ждет, что я скажу.
— Я сегодня разговаривал с Йоханной. Она объяснила, почему ты это сделала.
Лаура оглянулась через плечо и снова взглянула на меня. Стекла ее очков отражали свет лампы. Но я уже все понял. Я давно все понял. Поскольку Туули могла нас услышать, я не стал говорить, что ее мать блистательно провернула банковскую аферу. Она смогла направить по ложному следу и полицию, и меня. И защищала меня все то время, пока я прятал труп, учился вешать мертвеца и вел дела с шайкой преступников, отличавшихся беспринципностью и опасно низким — вплоть до летальности — уровнем самоконтроля. Но все это в прошлом. Осталось сделать всего одну вещь.
— И поэтому, — продолжил я, — я пришел тебя поблагодарить.
Лаура выслушала меня равнодушно. Я не понял, почему ей потребовалось так много времени, прежде чем заговорить.
— Не за что, — наконец произнесла она.
— Это еще не все.
— Нет?
— Нет.
Мы стояли уже целую вечность. Каждая секунда тянулась бесконечно, пока мне не удалось разжать ледяные пальцы, сжимавшие мне внутренности.
— С самого первого дня нашего знакомства я чувствовал себя неуютно в твоем присутствии, — начал я. — Это лучшее из всех чувств, какие я когда-либо испытывал. Я пришел к заключению, что тому есть, по меньшей мере, три причины. Во-первых, ты — самый умный человек из всех, кого я встречал. Ты обманула меня. Никто никогда не мог меня обмануть. Во-вторых, твое искусство заставляет меня переживать то, чего я в жизни не переживал. Я не могу это объяснить, но, честно говоря, и не хочу это объяснять. В-третьих, ты заставляешь меня забыть о математике. Разумеется, не навсегда — это было бы плохо для бизнеса и, возможно, остановило бы тот многообещающий рост, какой мы сейчас наблюдаем. Но ты помогаешь мне видеть вещи в новом свете. Будишь во мне желание жить иначе. Или, как минимум, пытаться жить, меньше ориентируясь на алгебру вероятностей. Я начинаю чувствовать, что есть еще и четвертая причина, но, как я уже говорил, в твоем присутствии я о многом забываю. И это мне тоже нравится.
Слова вылетали из меня очень быстро и по большей части не те, какие я планировал использовать. Удивительно, но я внутренне одобрял каждое из них. Сначала я подумал, что Лаура улыбается, но потом увидел, как у нее по щеке катится слеза. Нет. Да. Она делала и то и другое одновременно. Улыбалась и плакала.
— Хенри, я могу честно сказать, что никто никогда не говорил мне ничего подобного.
— Это еще не все, — сказал я.
— Нет?
— Нет.
Я подошел к ней ближе. В этот миг снова появилась Туули. Маленького роста, очень похожая на свою маму.
— Ты — Хенри Коскинен, — сказала она.
— А ты — Туули, — сказал я.
Она заулыбалась. Я тоже улыбался. Я посмотрел на Лауру Хеланто и вспомнил, что мне осталось сделать еще две вещи. Первое — то, что я хотел сделать сразу после своего разговора с Йоханной.
— Я люблю тебя, Лаура, — сказал я.
Второе…
— Я люблю тебя, Хен…
Я поцеловал ее. Она поцеловала меня. Мы обняли друг друга. Если бы я мог говорить, я сказал бы ей, какое это идеальное уравнение.
Источники
В работе над этой книгой мне очень помогли перечисленные ниже книги. Разумеется, при интерпретации ценных сведений, содержащихся в этих трудах, я воспользовался своим правом на свободу художника. Следовательно, любые ошибки и недоразумения, просочившиеся в текст романа, целиком на моей ответственности. Как и вся книга, написанная мной от начала до конца, о чем я считаю своим долгом предупредить читателя.
Gigerenzer, Gerd:
Holopainen, Martti:
Laininen, Pertti:
Salomaa, J. E.:
Schopenhauer, Arthur:
Schopenhauer, Arthur: