Фактор Мурзика

– Ты же слышишь, что я говорю, не глухой. Слышишь и как-то внутри себя реагируешь. Ты ведь тоже народ. Ты скромный, дисциплинированный, преданный, а сам-то в душе кто ж тебя знает. Небось тоже смотришь, где губернатор чего скиздил и где чего под себя подгреб. И небось завидуешь, вот, думаешь, губернатор живет, мне бы так. А ты хотел бы быть губернатором?

– Сан Саныч, – взмолился водитель, – не надо меня волновать. Я за рулем. Да зачем мне это нужно? Мой уровень, Сан Саныч, вот, баранку крутить. А губернатору голову какую надо иметь. Не мою.

– Значит, губернатором быть не хочешь?

– Ни в коем разе.

– Верю. Ты же видишь, что губернатор для них. Сын кошку задавил. Сколько кошек по всей стране давят. Ты вот сколько кошек задавил?

– Я? Я – нисколько.

– Ни одной кошки не задавил? И ни одной собаки?

– Ни одной, – подтвердил водитель.

– Ну и молодец, – одобрил губернатор. – А если б и задавил, то что? Кошка – это же неразумное животное. Оно везде под колеса лезет. Ты слышал, чтобы кто-нибудь из-за кота на митинги выходил? Но тут же дело не в том, что кот, а в том, что сын губернатора. Твой бы сын задавил хоть корову, они бы ухом не пошевелили. Во, блин, люди!

На этом восклицании, означавшем глубокое разочарование во всем человечестве, губернатор замолчал и молчал до тех пор, пока машина не довезла его до толпы и не уперлась в нее радиатором.

При виде его толпа ахнула, оробела, пришла одновременно в восторг и дала трещину, которая раздвинулась. Некоторые при этом льстиво заулыбались, а иные даже в ладоши захлопали, но были зашиканы другими, нельстивыми. А в общем-то все настороженно молчали. Губернатор легко прошел к тому месту, где полковник Априоров стоял перед женщиной с котом на руках, и оба молчали, он скорбно, а она негодующе.

– Добрый день, Маргарита Максимовна.

– Угу, добрый, – сказала она. – Для кого он добрый?

– Маргарита Максимовна, позвольте от имени руководства области, от жителей нашей области принести вам искренние соболезнования по поводу трагической кончины вашего котика. Я сам очень-очень люблю животных и разделяю горечь вашей утраты. Но что делать, Маргарита Максимовна, все мы смертны. Кошки, люди, народные артисты, губернаторы и даже… – он запнулся, прежде чем уточнить, даже кто, и, разопнувшись, уточнил: – Даже все. Так же, Маргарита Максимовна?

Она промолчала, он продолжил рассуждать:

– Тем более что котик ваш был, как я слышал, преклонного возраста.

Она опять ничего не сказала.

Он стал излагать вновь возникшую мысль.

– Мы… – сказал он и поправился: – Я все сделаю, чтобы облегчить вашу боль и хотя бы частично восполнить утрату. Я обещаю, что подарю вам кота самой лучшей породы. Скажите, какого хотите: сиамского, канадского, бомбейского с бантиком. Лично вручу в торжественной обстановке, даже под гром барабанов. Что вы на это скажете?

– Я вам скажу… – начала Маргарита Максимовна, подыскивая, как ей хотелось, не слишком грубые выражения, но не сдержалась: – Я вам скажу, что вы осел, и ваш сын осел, и вся ваша порода ослиная.

Услышав это, толпа радостно загудела и оглушила окрестности бурными аплодисментами. И тут же в виртуальное пространство полетели растиражированные всеми айфонами, айпадами, «самсунгами», через ютюбы, «фейсбуки» и «одноклассники», эсэмэски, твиты, посты, блоги о том, что народная артистка СССР Коноплева назвала губернатора Удодова ослом, а его сына и всю их породу ослиной.

Он хотел выйти, но толпа сомкнулась вокруг него плотным кольцом.

– Вот видите, – сказал Удодов толпе, – как она губернатора называет. Не кого-нибудь, а губернатора, – подчеркнул он свое звание поднятием пальца. – Притом что губернатор лично принес извинения.

– Этого мало, – сказал вышедший вперед Перепелкин. – Извиниться должен ваш сын.

– Ах, мой сын… Хотите, чтобы я его принес в жертву, как Моисей. Хорошо, ждите, сейчас я его вам доставлю. А ты, Априоров, следи за порядком.

– Слушаюсь, – взял под козырек Априоров и объявил толпе, что если уж она собралась здесь на митинг, то должна соблюдать соответствующие правила и держаться кучно, не расползаясь по всей дороге. После чего достал из кармана мел, очевидно, припасенный заранее, провел на асфальте черту и заявил, что это есть граница, до которой власти еще будут терпеть, но кто пересечет черту, пусть потом пеняет на себя. И народ, до того готовый к беспощадному бунту, вдруг с этой мерой смиренно согласился, черту в самом деле никто не переступал, но и расходиться не торопился.