Фактор «ноль» (сборник)

При помощи наших геронтогенных ускорителей нам в лучшем случае удается взять несколько тысяч лет. Это десять, пятнадцать лет по вашим меркам. Ничего значительного. Поэтому Материнский Корабль программирует нас на время смерти, правдоподобное с точки зрения человеческого общества, и создает всю эту невидимую структуру с Фальсификаторами. До сотого дня рождения мы дотягиваем без труда, это несколько месяцев нашей истинной жизни, простая формальность. Но потом Материнский Корабль приступает к нашему перевоплощению. Если пятидесятилетний человек, только что закончивший университет, просто привлекает к себе внимание, то девяностолетний старец, который выглядит моложе сорока лет, вызывает уже настоящие подозрения. Применение косметической микрохирургии все чаще становится необходимостью.

Поэтому во время исполнения Миссии мы всегда умираем молодыми, редко в более зрелом возрасте, чем средняя продолжительность человеческой жизни в соответствующий период.

Мы умеем делать много разных вещей. Но требовать от нас невозможного тоже не стоит. Мы не можем регрессировать по собственной воле. Мы не можем быть совершенно такими же, как вы. Потому что мы такие, какими, быть может, и вы когда-нибудь станете.

Малышка проснулась. Я слышу доносящиеся из ее комнаты шорохи.

Она встала с кровати. Открывает дверь, точнее, приоткрывает.

Потом высовывает голову в щель и видит огромный коридор.

В конце этого коридора стоит человек, который держит в руке одну из своих книг.

Человек, спасший ее из горящей башни, залечивший ее раны. Человек, ни о чем ее не спрашивающий, ну, почти ни о чем. Человек, которому о ней ничего не известно, но который ведет себя так, словно знает ее всю жизнь.

Этот человек готовит ей завтрак, наполняет ей ванну, предупреждает о том, что выйдет прогуляться до Сохо, чтобы купить ей подходящую одежду, пока она будет умываться. Она может посмотреть телевизор. Есть даже игровая приставка «Нинтендо».

Она жадно ест хлопья с молоком, а человек наблюдает за ней, хотя вроде бы даже и не смотрит в ее сторону. Она уже заметила: что бы ни происходило и где бы это ни происходило, этот человек словно живет двумя жизнями одновременно. Есть жизнь, которой он живет. И за этой же самой жизнью он сам наблюдает со стороны. Как будто в его теле действительно соседствуют два человека, то есть две жизни. Две жизни, одна из которых наблюдает за второй. Это не совсем нормально. Но разве можно назвать нормальным и весь этот мир? Башни-самолеты-пожары. Зрелищное убийство в прямом эфире. Они убили ее мать. Они убили ее шесть тысяч раз.

У девочки выступили слезы на глазах. Человек-который-наблюдал заметил это, и губы его проговорили слова, полные самого глубокого презрения:

– Не плачь. Они просто пошлые архитекторы-любители. Они – ничтожества. И всегда ими были. И всегда ими останутся. Твоя мать жива, хотя бы в твоей памяти. А они мертвы… навсегда, для всего мира. Особенно для будущего мира.

Смерть, где твое жало? – спрашивал святой Павел.

Они убили ее мать и еще больше пяти тысяч человек. Они разрушили две башни. Они всего лишь повысили тарифы на рекламу на телевизионных каналах.

Нужно было переходить к другой теме.

– Где твой отец?

Мой голос пробил тишину. Я надеялся, что она перестанет плакать, не дойдя до настоящих рыданий. Я надеялся, что она уничтожит окончательное отсутствие замещающим воспоминанием, хотя бы временно.

Я знал, что ее мать умерла, знал где, знал как.

Я ничего не знал об отцовской линии. Мужчина тоже погиб под обломками Всемирного торгового центра? Она теперь одна на всем свете? Остаются ли у нее где-нибудь родственники? Люди, которым может взбрести в голову ее искать?

Первые, якобы официальные цифры последствий катастрофы уже непрерывно бежали по всем каналам телевидения. Их будут менять почти каждый день, в сторону понижения, пока не установят окончательное число. Учитывая ситуацию, сложившуюся в Северной башне, маленькая Люси Скайбридж очень быстро попадет в число жертв, если уже не попала. Но я должен был знать. По крайней мере, насчет отца.

– У меня нет отца, – ответила она с холодностью, на которую только может быть способна девочка ее возраста.

Простого отрицания мне показалось недостаточно. Я всего лишь получил некоторую информацию, причем непригодную к использованию.

– Он умер? Он находился вместе с вами в башне?

Молчание, разбавленное кукурузными хлопьями «Келлогс».

– Нет. Его не было с нами в башне.

«Очень хорошо, его не было в башне», – подумал я, но это нисколько не проясняло ситуацию в целом. Я начинал понимать, что эта девочка сможет противостоять допросу в полиции.

Тишина по-прежнему нарушалась лишь хрустом кукурузных хлопьев.

– Он не живет с нами. Он никогда не жил с нами.

Это уже не холодность. Это температура, приближающаяся к абсолютному нулю.

Я понял.

– Он бросил нас, когда мне было всего шесть месяцев. Он исчез на долгие годы. А потом мама сказала мне, что он умирает от СПИДа… где-то в Лос-Анджелесе.