Двойной отказ, один из них – роковой. Отец еще жив, но это ненадолго. Скорее всего, он видел свою дочь лишь несколько раз в жизни.
У него нашлись дела поважнее в Городе Ангелов.
Падших Ангелов.
Других родственников она не знала. Ее мать, сирота с рождения, словно генетически передала свою судьбу дочери.
С отцовской стороны, естественно, тоже никого.
Девочка абсолютно одна на этом свете. Она действительно оказалась именно той, ради кого я пришел туда. Она действительно стала той, что тайно спаслась с девяносто первого этажа Северной башни.
– Твоя дата рождения?
Она как будто удивилась. Разговор все больше напоминал допрос в полиции.
Да он им, кстати, и являлся.
– Шестое июня тысяча девятьсот девяносто четвертого года.
«Чуть больше семи лет», – подумал я. Я не сильно ошибся в своих предположениях.
– Баулдер, Колорадо, – добавила она, хотя я ничего и не спрашивал.
Я знал. Но не сделал никаких замечаний по этому поводу.
– Вы с матерью жили в Нью-Йорке?
– Да, она работала на девяносто втором этаже в службе информатики. Мы пришли вместе, потому что должны были идти в школу на родительское собрание… Все внезапно взорвалось, очень быстро загорелся огонь, а под потолком появился дым… Потом потолок на нас упал… и все загорелось на верхнем этаже, и весь этот огонь… упал на нас, пол раскололся, я упала вниз вместе с обломками и… Передо мной была большая дыра… я звала маму…
Я знал. За время своей тысячелетней жизни я не раз видел много людей, сожженных различным образом.
Ее мать осталась на верхнем этаже, там, где образовалось настоящее пекло. А я просто оказался в нужном месте в нужное время.
– Очень хорошо. Прими ванну, я приготовил для тебя халат и чистую майку. Я вернусь где-нибудь через час. На звонки не отвечай, дверь никому не открывай. Телевизор слишком громко не включай. Жди меня.
Я заметил искру беспокойства в ее глазах. Почти сразу после рождения девочка была брошена отцом, в семь лет потеряла мать. Потери начинали представляться ей отправными точками мира.
– Не бойся, я вернусь. Да куда мне и деться?
– Вы… вы в полицию не пойдете?
– В полицию? – спросил я, громко засмеявшись. – Почему в полицию? Ты, насколько мне известно, никаких преступлений не совершала.
– Но… вы можете поднять тревогу… вы знаете… эти люди, которые занимаются такими детьми, как я… я не хочу в приют или в эту…
– С тех пор все несколько изменилось, но могу тебя уверить, что иду просто купить тебе подходящую одежду, а не кого-то там предупреждать.
Она оглядывалась, пытаясь успокоиться, ее взгляд затуманился от бушевавших внутри ее чувств.
– Доверься мне.
7. Me and my black box[10]
Ну вот, девочка с девяносто первого этажа идет на поправку.
Медицинские процедуры начинают приносить результаты. Новая одежда ей очень идет. В общем, я неплохо справился с задачей.
Типичная маленькая американская девочка начала двадцать первого века.
В Сохо я не скупился. Накупил очень много вещей, да еще в двойном экземпляре.
«Геп-кид», «Дизель», «Гесс», «Ла Сенца-герл» – канадские шмотки, «Найк», «Томми Хилфигер», несколько японских фирм. Космополитично. По-нью-йоркски. По-американски.
Девочка после Нулевой Отметки.
– Мне нужно будет неделю поработать, надо подготовить дом к переезду.
Она пристально посмотрела на меня угольными глазами, полными пламени башен:
– К переезду? Вы уезжаете?
–
Тишина, мучительное ожидание, напоминающее миг до того, как самолет врезался в башню.
Вот он, момент истины.
Она продолжает сверлить меня глазами человека, который спасся от огромных машин разрушения.
Она сверлит меня глазами, которые видели упавший на Землю ад.
Она улыбается мне:
– Да. Если вы не против… то я хочу поехать с вами.
Решение.
Момент.
Развилка судьбы.
– Очень хорошо. Как я тебе сказал, я буду очень занят ближайшие восемь дней. Ребенку в этом доме заняться особенно нечем, постарайся не скучать.
– Я могу пойти поиграть в маленький скверик, что по дороге к Чайна-тауну.
Я вздохнул.
Тяжело вздохнул:
– Нет. Не обижайся на меня. Я тебе потом объясню, но нужно от кое-кого получить подтверждение. Тебе нельзя выходить из этого дома. Ни под каким предлогом.
Я имел дело с девочкой, которая выжила после взрыва башни, умела подчиниться мне в самые ответственные моменты и смогла принять невозможное, все, что есть невозможного в мире. С девочкой, несомненно, чрезвычайно умной.
С девочкой, чьи глаза светятся огнем, от которого они спаслись.
Осложнений не будет.
Она будет вести себя с дисциплинированностью тех, кто спасся после самых страшных катастроф.
– Все будет хорошо, – добавил я.
Замечание бессмысленное и – одновременно с этим – глупое.
Я имел серьезные основания для того, чтобы запрещать девочке выходить из дома и приказывать ей оставаться под защитой невидимой ловушки.
Веские основания.
Четыре или пять оснований. Может быть, даже немного больше.