Фактор внешности

— Абсентовый коктейль. Меня научили его готовить друзья. Как-то раз один русский князь в Париже рассказал мне рецепт. Я держу его в секрете.

— Благодарю. — Я улыбнулся в ответ и попробовал напиток. Он был странный, словно в бокал добавили пару яиц.

— Нравится? — спросил Веблен.

— Дело в том, что я не пробовал абсент и не могу знать, настоящий он или нет.

— Разумеется, настоящий. Я сам все делаю. Я имею в виду картину.

Я рассмеялся его шутке.

— О, я как раз размышлял над содержанием… — Я так и не успел закончить.

— Это из «Фиесты».

— Ах, вот оно что! — Я кивнул так, словно его ответ разъяснял все мои недоумения.

Но на самом деле я не знал, что сказать о его картине, не имел понятия, что писал Хемингуэй в «Фиесте», — последнюю я даже не открывал никогда. Несколько мгновений длилось тягостное молчание, но Веблен вдруг улыбнулся:

— Посвящается потерянному поколению Парижа.

— Картина?

Веблен прищелкнул языком, и я усомнился в правильности своего вопроса.

— Или книга? — Я снова засмеялся, чтобы скрыть неловкость.

— Нет, коктейль, — ответил Веблен, похлопав меня по спине, и разразился хохотом.

На вечеринке Веблена, как и в его картинах, было намешано все, что можно. Гости были приглашены из самых разных сфер и сообществ, но все находили общий язык друг с другом. Особняком держались только художники старшего поколения. Я бы даже сказал, что они выражали всем своим поведением бойкот. Веблен не пытался примирить их с остальными, он вообще не стремился насильственными мерами восстановить взаимопонимание, его все устраивало. Зато персоны из Голливуда чувствовали себя весьма раскованно — папарацци, какие-то полуженственные второстепенные актеры, звезды-однодневки, были и два директора студий. Веблен охотился за директорами, поскольку планировал снять фильм по своему сценарию, с которым носился уже несколько лет.

Конечно же, к нему пришли коллекционеры, множество журналистов, представители модных изданий, критики искусства. Судя по тому, как много было гостей из «Вог» и «Взнити фэйр» и как мало из «Арт ньюс» и «Арт форум», становилось понятно, кто больше интересовался Вебленом — фэшн-индустрия или высокое искусство. Были и скандальные личности, представители прессы, занимающиеся громкими расследованиями типа убийства Кеннеди или смерти Мэрилин Монро. Была там и Рут Берковитц, известная своей скаредностью и саркастическими замечаниями неприятного вида дама в затасканном костюме с яркими потрескавшимися губами. Она ни с кем особо не разговаривала, но за всеми наблюдала. Поговаривали, один раз в год она выпускала книжку и обещала Веблену, что сделает его героем своего будущего романа под названием «Объективное основание».

Илона Воргис из журнала «Вопрос — ответ», старая приятельница Веблена еще со времен, когда она работала редактором «Арт Агора», воспевающая его в своих статьях как лидера экспалсионизма, тоже пришла. Любимым словом Воргис было «гений», и она беззастенчиво называла им Веблена. Вместе они являлись довольно странной парой. Веблен строил из себя мачо, а Воргис — убежденную феминистку. Непонятно, как им удавалось находить точки соприкосновения. Тем не менее я находил этому простейшее объяснение: и он, и она отъявленные социопаты. Мисс Роттвейлер считала Воргис настоящей змеей, и змеей ядовитой. Когда она встречала ее при входе на какую-нибудь презентацию, то здоровалась со своей обычной любезной улыбкой, но, по сути, журнал Воргис и журналы мод абсолютно несовместимы.

Глядя на ее весьма невинное лицо, трудно было поверить, что она так уж опасна и зла, но прежде чем принять точку зрения Мисс, я изучил все прецеденты, которые случались с ее участием, и понял, почему Ротти ее не любила. Что же касается социопатии, то чем дольше я вращался в мире моды, тем больше начинал подозревать, что этим недугом там страдали очень многие.

Осмотревшись, в углу комнаты я заметил Клариссу, беседующую с Вебленом и Воргис. Веблен, как всегда, улыбался, а Воргис смотрела на Клариссу пристально и с обожанием. Легко догадаться, почему Ротти избегала Воргис, — эта женщина обладала не меньшей гипнотической силой, чем моя хозяйка. Но Роттвейлер все же чаще использовала свои сверхъестественные способности в добрых целях, а Воргис употребляла их во зло.

Странно, но при всем своем уме Кларисса была на редкость слепа — ей не приходило в голову обвинить этих двоих: Веблена — гениального художника и Воргис — блистательного редактора в сексуальных домогательствах, когда они держали ее за руку. А между тем в их жестах наблюдалась та самая двусмысленность, какой не было в моем опрометчивом стремлении просто найти в руке Клариссы минутную опору в незнакомой ситуации.

Пока я глазел на толпу гостей, чья-то рука скользнула в карман моих брюк. Я инстинктивно схватил ее за запястье, как сделал бы, чтобы остановить карманника. Это оказалась Мин. Ее жест был в высшей степени сексуальным, но я успел оттолкнуть ее руку, прежде чем ее прикосновение к интимной части моего тела вызвало эрекцию.

— Что ты делаешь?

— Мне нужна зажигалка.

— Я не курю.