Читаем Факультет ненужных вещей полностью

Хозяйка положила шитье на стол, вышла в сени и сейчас же вернулась с бутылкой водки.

– Деньги сейчас платить будете? – спросила она, беря снова френч, и осматривая обшлага.

– Зайду завтра расплачусь. За все, – ответил Корнилов.

– Только тогда не утром. Утром я в город поеду, – сказала хозяйка. – Что-то плохо, отец Андрей, дочка о вас заботится. Вон все пуговицы на одной нитке.

– Дочка у меня замечательная, Марья Григорьевна, – с тихим чувством сказал отец Андрей, – работящая. С пятнадцати лет на семью зарабатывала, я уже и тогда был не кормилец. И муж у нее великолепный. Спокойный, выдержанный, вдумчивый. Читает много. Сейчас он зимовщиком на острове Врангеля, так целую библиотеку с собой захватил. Вот ждем, в этом месяце должен в отпуск приехать.

– Вот вы уж с ним тогда... – сказал Корнилов, мутно улыбаясь (словно какой-то бес все дергал и дергал его за язык).

Отец Андрей улыбнулся тоже.

– Да уж без этого не обойдется. Но у него душа меру знает. Как выпил свое – так все! А дочка, та даже пиво в рот не берет. Юность не та у нее была. Не приучена.

– А вы?

– А я грешный человек – на Севере приучился. Я там в открытое море с рыбаками выходил – так там без этого никак нельзя. Замерзнешь, промокнешь, застынешь – тогда спирт первое дело. И растереться и вовнутрь.

– А в молодости так и совсем не пили? – посомневался Корнилов.

– Водку-то? Помилуй Бог, никогда! – очень серьезно покачал головой отец Андрей. – Теплоту, что оставалось, верно, допивал из чаши. Теплота – это по-нашему, поповскому, церковное вино, кагор, которым причащают. Так вот, что в чаше оставалось, то допивал, а так – боже избави! А сейчас после Севера грешу, ох как грешу! Достать тут негде – так вот я к Марье Григорьевне и повадился. Спасибо, добрая душа, не гонит.

– А что, я не человек, что ли? – спросила хозяйка серьезно. – Я хорошим людям всегда рада. Только от вас, отец Андрей, да и услышишь что стоящее. От вас да вот их товарища. Тот тоже ко мне заходит.

«Ах, вот куда Зыбин нырял, – подумал Корнилов. – Однако надо идти выспаться. Директор завтра вызовет обязательно. Он меня терпеть не может. Ну что ж? Скажу – ничего не знаю, ничего не слышал, днем работал, а вечером пил с отцом Андреем».

– Хозяюшка, – сказал он, – а что, если мы с отцом Андреем вот здесь у вас по стопешнику и опрокинем, а?

– Я уж сказала, хорошим людям всегда рада, – опять-таки очень серьезно ответила Волчиха, – я сейчас соленых огурчиков из кадки принесу. Вот ваша одежда, отец Андрей, – она подошла к шкафу, вынула стопки, тарелку. Стопки поставила на стол, а с тарелкой вышла в сени. Отец Андрей надел френч, подошел к зеркалу и одернулся.

И оказался стройным, аккуратным, почти по-военному подтянутым стариком. Он посмотрел на Корнилова и подмигнул ему. И вдруг с Корниловым произошло что-то совершенно непонятное. На мгновение все ему показалось смутным, как сон. Он даже вздрогнул. «Боже мой, – подумал он, – ведь все как в той повести. Правда и неправда. И есть и нет. Да что это со мной? И зачем я тут? В такой момент? С попом? С шинкаркой этой? Или я уже действительно тронулся?»

Ему даже подумалось, что все – стол, две бутылки, одна в газете, другая так, мордастая баба-шинкарка, поп во френче, – все это сейчас вздрогнет и расслоится, как колода карт. Такое у него бывало в бреду, когда он болел малярией. И вместе с тем, как это бывало у него иногда перед хорошей встряской, выпивкой или баней, он почувствовал подъем, легкое головокружение, состояние обморочного полета. И еще порыв какого-то чуть не горячечного вдохновения. Он встал и подошел к зеркалу. Нет, все было как всегда, и он был таким, как всегда, серым, будничным, неинтересным. Ничего на земле не изменилось. И его возьмут, и тоже ничего не изменится. По-прежнему этот поп будет жить с шинкаркой и трескать ее водку.

Он откупорил бутылку и налил себе и попу по стопке.

– Ну, батюшка, – сказал он грубовато, – за все хорошее и плохое. Ура!

– За плавающих, путешествующих и пребывающих в темницах, – серьезно и плавно, совсем по-церковному, не то произнес, не то пропел отец Андрей. – Марья Григорьевна, берите-ка стопку! При таком тосте сейчас все должны пить.

Потом заговорили о жизни. Все трое были уверены, что никому из них она не удалась, но каждый относился к этому по-разному: Корнилов раздраженно. Волчиха безропотно, а отцу Андрею такая жизнь так даже и нравилась.

– Да, рассказывайте, рассказывайте байки, – грубо усмехнулся Корнилов. – Так мы вам и поверили. У меня нянька была, – повернулся он к Волчихе, – вот ее спросишь: «Нянь, а ты пирожные любишь?» «Нет, – отвечает, – няня только черные сухари любит».

– А ведь, – отец Андрей улыбнулся, – она правильно отвечала – я тоже черные сухари люблю больше, чем пирожные. Эх, товарищ дорогой, или как вас там назвать, ведь вы еще не знаете, что такое черный хлеб, самая горбушечка – ведь вкуснее ее ничего на свете нет. Этому вас еще не научили.

– А вас давно этому научили? – прищурился Корнилов.

Перейти на страницу:

Похожие книги