Факультет патологии

— Конечно! — Он даже привстал. — Это ваш дедушка, Наташа?

— Да, — ответила она.

— Крупнейший был ученый, его же именем в Москве институт назван, большой мозг был. Я еще когда в институте учился, изучал его работы и труды, выдающийся ученый.

Он поднял бокал.

— Ну, Наташа, второй тост выпьем за вашего знаменитого дедушку (земля ему пухом) и сильнейший ум ученого, преклоняюсь перед тем, что он сделал в медицине.

Мы встали все и выпили до дна. Кроме мамы, она не могла пить много.

— Спасибо большое, — тихо и грустно сказала Наташа.

— И мне очень приятно, — добавил отец, — что внучка такого ученого в нашем доме сидит со мной за одним столом, — и он поцеловал ее тонкую руку.

— Благодарю вас. — Она немного была смущена.

— Ну все, батя, — шучу я, — теперь твои симпатии к ней безмерны и нескончаемы.

— А я это сразу сказал, как только увидел ее… ноги.

Улыбки на лицах, а мама подает горячее. Жареную курицу в майонезе со сметаной, картофель, запеченный с грибами, и еще вареный язык, как второе добавление ко второму.

— Ну, тут и покушать можно, да, Сань, жаль, что твоего брата здесь нет, ох, покушать любит, редкий мастер.

И он останавливается, глядя на мое лицо.

— Ну, хорошо, хорошо. Я-то могу упоминать его имя.

Наташа вопросительно смотрит на меня. Я еле сдерживаюсь, отец это понимает и переводит моментально разговор:

— Ну, навались, ребята, студенты всегда голодные, тем более после занятий. — Кстати, ты был сегодня на занятиях, Саша?

— Конечно, пап, как всегда.

— Поразительный человек, Наташа! Когда бы ни спросил — он всегда бывает на занятиях, но я ни разу не видел ни книжки, ни учебника, ни портфеля в его руках, как он учится, не понятно.

— Вам какую часть? — спрашивает мама.

— Любую, пожалуйста.

— Удивительный ученик! Правда, читает много, этого не отнять. И что у вас там за институт такой, куда смотрят ваши профессора! Вы тоже так учитесь?

— Как? — спрашивает она, принимая из маминых рук тарелку.

— Ну, без портфеля.

— У меня сумка, всегда.

— А, ну что ж, — говорит отец, смеясь, — это существенный довод.

Я смеюсь, не могу остановиться. (Я когда смеюсь, то не могу остановиться.)

— Па, но ее не надо воспитывать, она уже воспитанная.

— Напрасно ты так думаешь: человека, говорил Макаренко, надо воспитывать до глубокой старости.

— Ну, пап, теперь давай, что говорил Пирогов, потом твой Павлов.

— Наташа, а почему вы так мало едите?

Я тоже обратил внимание. Я не узнаю ее, где та решительная девочка. Отец вставляет:

— Если будете мало есть, с Сашей вам никогда не справиться. Это точно! О, это еще та акула, тигровая. Его челюсти я на себе знаю. Когда он маленький был и обижался, я подставлял ему руку ко рту, и он впивался, — клыками, — а я поглубже старался засунуть, чтобы зубы его раздвинуть, и мне не больно было.

Все улыбаются воспоминаниям детства. И тут я говорю:

— Папа, я тебя хотел спросить давно, насчет сифилиса…

— А что, уже, Саша? — Он улыбается.

— Нет, ты не так меня понял, пап. Сифилис или его вторая стадия, или, скажем, вторичное заболевание может влиять на сопротивляемость организма при, предположим, пулевом ранении с ядом.

— Что-то ты мудришь, сын мой, объясни нормально.

— Хорошо, только не возмущайся сразу: у Ленина был сифилис, потом в него стреляли, через какое-то время он умер. Яд подействовал, но потом, могла быть причина, что организм был ослаблен вензаболеванием и не имел достаточной сопротивляемости, поэтому не справился и так далее.

— Во-первых, я не слышал, чтобы у него такое было, во-вторых, я не думаю, что Наташе и твоей маме, вообще дамам, приятно слушать такие подробности, а в-третьих, я тебя тысячу раз просил не вмешиваться ни в какие политики и диссидентские дела. И почему тебя тянет в эту пучину, да еще с обратным знаком минус, это не для тебя, занимайся наукой, оставь это кому-нибудь другому.

— Хорошо, хорошо, успокойся. Так все-таки? Он улыбается:

— Вы видите, Наташа, что я вам говорил! Я тебе объясню, когда встанем из-за стола. Но это не твоего ума дело. — Он вздыхает. — Сколько вы его знаете, Наташа? — переводит он разговор.

— Всего четыре дня, — отвечает она, и я улыбаюсь батиному выражению лица.

— А смотрите вы на него так!.. Она смотрит ясно.

— Но, надеюсь, это не любовь с первого взгляда, а то тогда я вам очень сочувствую.

Она не сдержалась, рассмеявшись. Мама вообще в рот куска не берет, ждет, пока отсмеется.

Потом мы пьем чай и едим «Наполеон», который испекла мама. Она это бесподобно делает.

Отец увлечен десертом, как он говорит: мозгу ученого всегда не хватает сладкого. В виде глюкозы. Мама разливает чай.

А она все время смотрит на меня. И краешком языка показывает на губу.

— Что это? — шепчу я беззвучно. Она только пожимает плечами.

На фруктах я сдаюсь и говорю: мам, хватит.

— Спасибо большое, нам пора.

— Ты, конечно, и проводишь Наташу, как галантный кавалер, — говорит папа, — я не сомневаюсь. А то я могу это сделать.

Она улыбается.

Когда мы выходим в прихожую, я подаю ей сумку.

— Мама, спасибо большое, мы очень наелись.

— Сыночек мой. — Она обнимает меня и сует что-то хрустящее в карман.

— ?..

— Это от меня.

— Точно?