Факультет патологии

– Короче, ему зачет получить нужно. А он болел, не мог ходить и так далее.

– Ну, что ж, придет в следующем году, все сдаст, отработает все пропущенные занятия, выполнит нормативы и получит тогда. Справка у него есть?

Все это напоминало мне старый сон и новые кошмары.

– Вы меня не поняли, его без зачета к сессии не допустят, и ему зачет сегодня надо.

– Здесь я тебе, Саш, к сожалению, ничем помочь не могу.

– Как не можете, вы же преподаватель?!

– Поздно, Саш, сегодня последний день зачета, завтра меня уже не будет на кафедре.

– Борис Наумович, ну, пожалуйста.

– Не могу. Ты что ж хочешь, чтобы я ему ни за что поставил? Только потому, что ты просишь меня?!

Вот зануда, придется пускать главный козырь. А я думал мы с ним уже друзья и все запросто.

– А как же волейбольная команда?..

– А что она, ты же обещал – с первого сентября.

Я ему уже собирался сказать: да, как же, с тридцать второго сентября, будет тебе команда! И тут меня осенило. У меня в голове родилась великолепная идея. А до этого никак не рождалась, не выдавливалась.

– С кем же я играть, по-вашему, буду, сам с собой?

Борис Наумович сообразил и замер:

– Он?..

– Конечно, вы посмотрите на эту фигуру, на осанку. – (Шурик был тощий и, правда, походил на волейболиста, хотя осанка у него, прямо скажем, хреновая была).

– И ты думаешь, потянет? Подойдет в команду?

– Да вы что, конечно, номер один будет! Мне еще у него натаскиваться придется. Вы посмотрите на эту руку, на этот рычаг, это ж смертельная рука. Шур, – а ну сделай так, – и прежде чем он делает, я не говорю ему что (а то еще не то сделает), а показываю рукой как: режу сверху вниз. Шурик молча повторяет (прямо, как лошадь продаю, мелькает у меня).

– Значит, ты считаешь, он подойдет тебе в команду и хорошо будет играть? – Борис Наумовичу недостаточно Шурикиного взмаха. Я думаю, как поленом махнул.

– Конечно, двух мнений быть не может. – Я продолжаю убеждать. – Он же был первый нападающий Ленинского района (где этот район я не знал, но знал, что ленинский – существует всегда).

– Да, Саш, задал ты мне задачку. Значит, думаешь сыграетесь?

– Безусловно, Борис Наумович, скажи, Шур! – Шурик кивает молча.

– Почему же ты так поздно пришел? – спрашивает он его. Шурик кивает, вот. балда, на вопросы-то кивать не надо, отвечать нужно.

– Да у него перелом кости был, неудачно приземлился после удара…

– Но теперь все в порядке? – волнуется Б. Н. неподдельно. – Играть сможет?

– Конечно. Шур, а ну подвигай рукой. – Шурик кивает молча. – Шурик, я говорю, рукой сделай, повращай кистью. – Тут до него доходит, он делает.

– Отлично срослась, – говорит Борис Наумович с видом знатока.

Да, думаю я: если б ты еще знал, что она у него и не ломалась никогда. Чего ж ей хорошо не срастись?

– Значит, говоришь, первый член в команду есть. И игрок хороший?

Вот, зануда, думаю я про себя и тороплю: давай, Пенис, сдавайся!

А он не спешит сдаваться:

– Но как же зачет, поздновато, а?

Ты не просто пенис, а хер. Херовато хреноватый, думаю я.

– Но если он не получит зачет, то не сдаст сессию и его не будет на третьем курсе института. С кем я играть буду, Борис Наумович, а? Вы же мне обещали всяческую поддержку.

Последний довод побеждает его.

– Ладно, поставлю под твое честное слово, хотя я его не знаю и не видел никогда. Но чтобы в следующем году играл как два игрока, иначе никакого зачета на третьем курсе он не получит у меня. Никогда.

– Шур, давай зачетку быстро. А то еще передумает.

– Конечно, Борис Наумович. Отыграет как три игрока, не то что два! За такое высокое доверие.

Он выставляет ему зачет, оформляет ведомость, а мне не верится: я в жизни не верил, что это возможно. И не поверю потом!

Я говорю Пенису спасибо.

– А он что у тебя, Саш, не разговаривает?

– Шур, скажи что-нибудь. Тот говорит:

– Да.

Мы смеемся.

– В волейболе, Борис Наумович нужна игра, а не слова. Молчаливость – лишнее доказательство мастерства.

Он кивает. Я вдохновленно продолжаю:

– Я вообще не люблю болтливых: когда человек много говорит, он мало делает… – тут я вовремя обрываюсь и останавливаюсь.

Мы прощаемся. Борис Наумович с верой смотрит на нас. А я смотрю на несчастных, бегущих по кругу… загона. (Эх, голова, это великое дело!..) По дорожкам стадиона мы несемся с Шуриком, подпрыгивая и подлетая в кроны деревьев.

– Шур, ну ты понял, как надо зачеты получать, а?! Ты учись у меня, может, когда пригодится. – Он улыбается. – Ты мяч-то хоть раз в руке держал волейбольный?

– Два раза, когда бросал детям играющим обратно на площадку.

Я смеюсь, не могу остановиться. К институту он снова подходит грустный и молчаливый.

– Что опять случилось? – спрашиваю я. – Тебе что, не нравится зачет надарма.

– А как остальные сдавать?

– Шур, но я же не могу за тебя все зачеты сдавать, а! – Мы смеемся, заходя в институт.

Сегодня зачет по «Зарубежной литературе XVIII века», и я иду сдавать его, даже не зная вопросов. И литература, естественно, сдается у меня. Так как это единственное, что мне нравится из всего института, – литература. Она прекрасна.

Завтра психология.